— Даже не стану спрашивать, чьей кровью.
— Невинной девственницы, которую я зарезала специально для этого.
Кеке усмехается.
— С тебя станется.
— Кстати, говоря о невинных девственницах… как продвигаются дела с СурроСестрами?
— Твои поделки были безупречны. Спасибо.
Пауза в разговоре, пока Жасмин ждет, что Кеке продолжит, но, когда та не углубляется в тему, Жасмин решает не давить. Будучи всегда любезной, она ловко меняет тему разговора.
— Пока мы говорим об этих скучных девственницах… я подумала, что тебя это заинтересует.
Кеке снова слышит шум аппарата.
— То, чем я занимаюсь… или учусь заниматься… называется вампирской подтяжкой лица.
— Чего-чего?
— Потому что ты берешь кровь клиента, вращаешь ее в центрифуге, чтобы отделить тромбоциты, а затем вкалываешь им в лицо.
— Срань господня.
— И это только начало. Удивительно, что только люди не готовы вколоть себе в лицо. И они практически швыряются в тебя деньгами, чтобы ты это сделала. Может, я действительно займусь этой работой.
— Ну, если кто и может сделать из кого секси вампирш, так это ты.
Глава 19
Снимок шока
— Алло?
На линии тишина. Кирстен видит номер звонящего.
Мама.
Она слышит, как Джеймс закрывает входную дверь и идет к ней. Шелест его носков по сосновому полу едва слышен, но Кирстен все равно замечает этот звук, похожий на момент, когда лампочка только тухнет. Она моргает, чтобы прояснить зрение.
— Какая ирония, — говорит он, нахально улыбаясь.
— Ты о чем?
Он передает ей посылку, которую только что получил. Увесистую коробку с полосками тестов на беременность.
— Ха-ха, — произносит Кирстен, сопротивляясь желанию сделать «покерфейс»
— Мне не смешно, — говорит Джеймс и игриво тискает ее за попу.
Поверь, мне тоже.
— Кто звонил?
— Моя мама.
Кирстен пытается ей перезвонить, но никто не берет трубку.
У нее появляется дурное предчувствие. В животе образуется штормовая туча.
— Что-то не так. Я это чувствую. Я поеду к ней.
— Я поеду с тобой.
— Нет, не надо. Тебе нужно заняться делами.
Сеть знает, как ей хочется, чтобы он составил компанию: ей всегда сложно видеться с родителями, особенно теперь, когда у мамы начался ранний Альцгеймер, но впервые она решает не быть эгоисткой. Деткам с проблемами с сердцем Мармелад нужен больше, чем ей.
***
Когда Кирстен прибывает на место, серая туча в ее животе становится все темнее и начинает полыхать молниями. Что-то определенно не так. Она идет по подъездной дороге, и цвет стен напоминает ей о долгих, тяжелых днях (Старая Печаль), которые на вкус как пепел. Она никогда не была близка с родителями. Или, скорее, они никогда не были близки с ней. Она пыталась сформировать между ними эмоциональную связь, но, казалось, что они живут своими жизнями за холодной стеклянной стеной.
— Мама? — зовет она, когда они не открывают дверь после звонка в дверь. Замок сломан? Его выломали? Она не может понять.
Она подталкивает входную дверь снизу носком кроссовки, и та со скрипом отворяется.
— Мама? Папа?
Кирстен открывает дверь достаточно, чтобы скользнуть внутрь, она готовится отправиться на кухню, но останавливается на ходу, когда попадает в гостиную.
Она чувствует, как земля уходит из-под ног. Все цвета пузырятся и взрываются перед глазами, смешиваются вместе, пока все, что она знает, не заливает ужасной огненной цветастой лавой.
— Нет, — говорит она. — Нет, нет, нет.
Ее тело превращается в снимок шока.
Комнату перевернули вверх-дном. Опрокинули мебель, вырвали ящики и бросили на пол. Сервировочный столик стоит с распахнутыми дверцами, похожими на широко открытый рот, словно он тоже в шоке. На ковре перед ней лежат ее мать и отец, бледные, словно восковые.
Кадмиевый желтый курсирует по телу Кирстен. Она слышит, что у нее гипервентиляция легких, но чувствует себя слишком отделенной от тела, чтобы хоть как-то ее контролировать. Это действительно происходит? Она не спит, потому как сны ощущаются другими на вкус.
Она делает шаг назад и вскрикивает, чуть не упав. Резко выбрасывает руки и цепляется за стул, чтобы не упасть. Ноги немеют. В пересохшем рту ощущается кислый вкус.
Ее мать, никогда не бывшая набожной, сложила руки, перевязанные черной кабельной стяжкой, в жесте молитвы. На ее лбу виднеется небольшая дыра, а на месте сердца отца большое красное пятно.
Бах, бах. Пуля в голову, другая в сердце. Одна, чтобы остановить мысли, вторая, чтобы прекратить чувства.