«Когда мне было уже за двадцать и даже за тридцать, я в газетах искал имя Сью Розенблатт, потому что был уверен в том, что она стала великой. Но я нигде не встречал ее имени, поэтому решил, что она, в конце концов, не прославилась»[120].
На игровой площадке около школы № 144 Сью пока еще не говорила о книгах. По ее словам, в самом начале разговора с мальчиками она чувствовала себя изгоем. Дома – несчастная, в школе ей скучно, она мечтала о новой и прекрасной жизни.
ПОЗЖЕ ЗОНТАГ СТАЛА ПРИМЕРОМ ДЛЯ ПОДРАЖАНИЯ ВСЕХ ДЕВОЧЕК, ЛЮБЯЩИХ КНИГИ, ОДНАКО, КОГДА ОНА САМА БЫЛА РЕБЕНКОМ, ЕЙ НЕ НА КОГО БЫЛО РАВНЯТЬСЯ.
Критик и феминистка Кэролин Хейлбрун считала, что до недавнего времени написания и публикаций биографий заслуживали «только [женщины] члены королевских семей или женщины, сыгравшие роль в жизни великих мужчин». Женщины, которые сами добились успеха в жизни, даже не рассматривались. «Тогда писали мемуары про женщин, посвятивших себя и подчинивших свою жизнь судьбе мужчины. До 70-го для молодых читательниц, которые хотели получить от биографии женщины что-то большее, примеров для подражания было очень мало»[121]. В 1960-х годах даже творчество такой именитой писательницы, как Вирджиния Вулф, один из столпов американской литературной критики Лайонел Триллинг отверг как полностью несостоятельное[122]. Жена Триллинга горько шутила, что, чего бы она ни добилась в жизни, ее собственный некролог начнется словами: «Диана Триллинг, вдова профессора и литературного критика Лайонела Триллинга, умерла в возрасте 150 лет»[123].
Среди мемуаров женщин-интеллектуалок поколения Зонтаг можно говорить об одном исключении из этого правила. В 1937-м вышли мемуары Евы Кюри под названием «Мадам Кюри». Сьюзен прочитала их, когда ей было семь или восемь лет. «После этого я захотела стать биохимиком и получить Нобелевскую премию, – говорила она потом. (Зонтаг не получила Нобелевской премии в отличие от Кюри, которая не только сама получила эту премию, но лауреатами этой премии были ее отец, муж, сестра, деверь и мать – последняя целых два раза). – Я не знала, что женщине довольно сложно получить такую награду»[124].
Зонтаг всю жизнь с большим уважением относилась к «самой большой героине моего раннего детства»[125] и в последнее десятилетие своей жизни даже рассматривала возможность написания биографического романа о Кюри[126]. Ева Кюри была надменной и умела вселять в людей страх, что заставило Сью размышлять о том, обладает ли она всеми необходимыми качествами для получения Нобелевской премии. Впрочем, она была уверена, что ее интеллект и способность «вкладывать больше, чем остальные», являются большим преимуществом. «Я решила, что смогу добиться всего, если только захочу (тогда я собиралась стать химиком, как мадам Кюри), что настойчивость и желание вкладывать в то, что считаю важным, больше, чем остальные, помогут мне добиться того, что пожелаю»[127].
Из книг Сью вынесла представление о том, что социальная ответственность является социалистическим героизмом. В Форест-Хиллз она прочитала комикс о канадском враче Нормане Бетуне, который воевал на стороне коммунистов во время гражданской войны в Испании и после этого отправился в Китай, где героически погиб в борьбе за дело социалистического интернационализма (на службе Мао)[128]. Сью прочитала и книгу о побегах из тюрьмы «20 000 лет в Синг-Синге» Льюиса Лоуза, а также роман о несправедливости и мести «Отверженные» Виктора Гюго. В одном из интервью Зонтаг сказала, что «в течение нескольких месяцев жила в горе и напряжении», читая пятитомное издание Гюго. «Сознательным социалистом я стала после главы, в которой Фантина вынуждена продать свои волосы»[129].
Существует одно объяснение тому, почему Зонтаг тогда ассоциировала себя с угнетенными. В годы проживания семьи в Форест-Хиллз Зонтаг узнала о нацистской политике истребления евреев. Полный масштаб этой трагедии стал известен после войны, однако евреи США понимали, что грозит их собратьям в Европе. В город приехали тысячи иммигрантов. Даже приятель Сью Волтер Флегенхаймер родился в Германии.
Позднее в жизни Зонтаг делала весьма неоднозначные заявления по поводу своей национальности. Израильскому писателю Йораму Канюку она заявила, что является «в первую очередь еврейкой, во-вторых, писательницей и, в-третьих, американкой»[130]. Канюк был в шоке, потому что «в ней не было ничего, что могло бы ассоциировать ее с евреями». Многие другие были с ним совершенно согласны. «Сьюзен не была похожа на еврейку», – говорил кинокритик Дон Эрик Левин и добавлял: «Если она и старалась вести себя, как еврейка, то из нее получалась Ханна Арендт»[131]. Польский писатель Владислав Андерс, сопровождавший в поездке по стране группу американских писателей, вспоминал о том, что Джон Эшбери расплакался в Освенциме. «Но она не расплакалась. Она много говорила о манипуляции историческими фактами, о том, что некоторые аспекты страданий еврейского народа замалчивают, но для нее это были лишь философские размышления, а не вопрос, который затрагивает ее лично».
121
Carolyn G. Heilbrun, Writing a Woman’s Life (New York: W. W. Norton, 1988), 21. На стр. 12 она объясняет: «В 1984-м я достаточно произвольно назвала 1970 год началом новой женской биографии, потому что в тот год вышла книга «Зельда» Нэнси Милфорд. Значение этой биографии в том, что она указывает на предположение Скотта Фицджеральда, который думал, что обладает правом на жизнь своей жены Зельды в качестве своей художественной собственности».
122
Carl E. Rollyson and Lisa Olson Paddock, Susan Sontag: The Making of an Icon (New York: W. W. Norton, 2000), 152.
123
Michael Norman, “Diana Trilling, a Cultural Critic and Member of a Select Intellectual Circle, Dies at 91,” New York Times, October 25, 1996.
124
Wendy Perron, “Susan Sontag on Writing, Art, Feminism, Life and Death”, Soho Weekly News, December 1, 1977.
129
Quoted in Craig Seligman, Sontag & Kaeclass="underline" Opposites Attract Me (New York: Counterpoint, 2004), 16.