Гадкая погода:
Холодно, дождливо,
Отцвела природа –
И в душе тоскливо.
Грусть неотвратимая
В полевых шатрах,
Без тебя, любимая,
Мрак царит в горах.
Свою запоздалую стихотворную тоску я отправил в Миасс, и ещё долго сожалел, что не установил тогда должный контакт. Даже сейчас передо мной та девушка – голубоглазая с русыми короткими волосами в облегающем чёрном свитере. А потом, уж не помню от кого, я узнал, что она полюбила кого-то в Миассе, а тот не разделил её чувств, и она безысходно страдала. А сейчас я вспомнил и другую песенку, которую мы распевали уже в армии:
Где же ты, моя любовь,
Для кого твои глазки горят,
Для кого твоё сердце стучит,
С кем ты делишь печаль?..
Так, уйдя в воспоминания, я стоял на берегу речки и не заметил, как за моей спиной на скамейке расположились две женщины, до этого занимавшиеся «скандинавской» ходьбой с лыжными палками. В последнее время такое увлечение здесь стало почти повальным.
– Ты счастливая, – говорила одна из подруг, – и тебя любит муж.
– С чего это ты взяла? – удивилась её спутница.
– Так он же называет тебя Дульсинеей, принцессой.
– А ты знаешь, кто такая Дульсинея?! – громко возмутилась подруга. – Это же деревенская девка, необразованная баба, и от неё пахнет потом. Этим именем он унижает меня, а не возвеличивает…
Далее их беседа продолжалась на повышенных тонах, и я удалился, не смея их смущать и мешать их беседе, хотя меня прямо подмывало желание вторгнуться в их разговор и оправдать Дон Кихота, пылко полюбившего Дульсинею. Ведь Дульсинея была идеалом воображаемой им женщины. Она стала его мечтой, которую нельзя было не любить, и не восхищаться ею. А как только рушится эта «мечта», принцесса сразу превращается в обычную «потливую бабу». Анна Керн, воспетая Пушкиным, как «гений чисто красоты» – это тоже плод его мгновенного воображения. Известно, что позже Пушкин высмеивал Керн. Но это уже было потом. И как только «женщина мечты» превращается в обычную женщину, – сразу исчезает восхищение ею, и наступает безразличие, или даже раздражение. Если же женщина «томит» твою душу всю жизнь – это и есть настоящая Любовь. А как только опускается твоё воображение на землю, любовь пропадает. Томление будет, но только, как «естественная потребность» или, как привычная неотъемлемая необходимость, не более. Обычная же жизнь – это взаимное терпение, притворство и желание не обидеть ставшего близким тебе, некогда воспламенившим тебя, человека. А что такое настоящее большое неповторимое чудо любви, я выразил своими выстраданными чувствами, которые застряли в моём сердце как
АККОРДЫ ЛЮБВИ
1
Озарение
Неведомое кроткое создание,
Загадка моего воображения:
И радость ты, и нежность, и страдание –
Беда моя, тоска и упоение.
Мечта моя, земная и желанная,
Томление моё неодолимое.
Нежданная, негаданная, странная –
И беспредельно мною ты
Любимая.
2
Порыв
Я хочу купать тебя в любви:
В море волн и в ливени рассветов,
Только ты решись, и позови –
Я приду к тебе, любимая,
Хоть где ты…
3
Кто ты? –
Ты всё в одном лице:
Невеста, дочь моя, сестра и мама…
Моя любовь к тебе
Быть может травмой
Для близких и родных,
Как пуля во свинце.
Но я ласкать тебя и целовать хочу,
Лелеять, обожать, любить и нежить.
Ты мой мечтанный форт –
Тоска и безмятежность.
И вздох моей души –
Об этом и кричу.
4
Как хорошо безудержно пылать,
Забыв самоконтроль и пульс сердцебиения!..
Смеяться, петь, печалиться, рыдать –
В святом наплыве откровения!
С любимой только можно так пылать!..
5
Апогей
Я хотел бы в тебе раствориться,
И чтоб ты растворилась во мне.
Чтобы мы не могли разделиться –
Не хочу, чтоб была ты во вне.
Мы сольёмся с тобой воедино,
Не на миг, а сольёмся навек.
Будет жить
Полнокровно-счастливый
Двуединый из нас человек.
29.03.2017г Речка Б. Алмаатинка. У моста, возле «Бунгало»
Слушаю аудио – исполнение произведений Ивана Алексеевича Бунина
По-моему, никто из писателей так не описывает природу, как он.
Господь наделил его такой наблюдательностью, какая редко у кого есть.
Мне кажется, Тургенев, бродя с ружьём по лесу, наблюдал, потом записывал впечатления, а потом талантливо использовал их в произведениях. А Бунин, уверен, обладал такой особой памятью видимого окружения, что потом просто, уединившись и представляя прежде видимое, описывал так, словно списывал с натуры. Да так, что всё воспринимается тобой как очевидное. А какое точное изображение! Какое богатство слов, верно отражающих картины в его повествовании. Изумительный писатель. Порой кажется, что он в плену деталей, что они, эти детали давлеют над ним и просятся к отражению на бумаге на столько, что обволакивают и поглощают саму суть, ради которой затеяно произведение. Мне даже кажется, что он порой и придумывает фабулу, чтоб только не расплескать видимое ранее окружение природы, желая запечатлеть непременно перла и жемчуга, пока они не затуманились в памяти. Удивительный писатель, особенно в мастерстве изображения природы и душевных своих оттенков и проявлений.