Рецепты он выписывает себе сам. Находит аптекарей, которые продают ему то, что он хочет. Готовит для себя дьявольские снадобья, смешивая гашиш, пилюли, соки, опиум. Все болит: желудок, мочевой пузырь, зубы, кишечник, глаза. А когда очередная идея молнией ударяет в здание еще не поколебленного в нем убеждения, превращая его в руины, он - в упоении, плачет слезами ликования, поет и заговаривается, озаренный новым видением, недоступным для других людей. Так он обрисовывает добродетели сверхчеловека. Цель жизни - власть. Где находил я живое, там находил я волю к власти.
Сам Ницше при этом всегда избегал встречи с властью. Уступает сестре, пасует перед Лу, не на высоте положения во время франко-прусской войны. Хотя Заратустра и говорит у него: Мужчина должен быть воспитан для войны, а женщина - для отдохновения воина. А кому говорит он: Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку! Сам же никогда не отваживался на нечто подобное. Ни при размолвках с Лу, ни по отношению к Лизхен, а ведь та доводила его до мысли о самоубийстве.
И тем не менее! Среди философов Ницше - нарушитель спокойствия и благородный пират. Он вспугивает спящих, таранит крепости обывателей, сметает моральные постулаты, убивает Бога, рушит церковные устои. Ницше, говорит Цвейг, стремится на своем паруснике ко всему неизведанному, весело и дерзко, с мечом в руке и бочкой пороха под ногами.
"Так говорил Заратустра" - его завещание. Ницше пишет эту "Книгу для всех и ни для кого" в меблированных комнатах без печки. Печки дымят. А дым ест глаза. Лучше уж писать посиневшими пальцами. Рукописи он таскает с собой в чемоданах. На железную дорогу покупает билет подешевле. Едет из Рапалло в Ниццу, оттуда в Ментону и далее в Сильс-Мария, к горным высям.
И вот он сидит под низким потолком в тесной пастушеской хижине с видом на черную отвесную скалу. Постель не заправлена. На столе груды бумаг, склянки с лекарствами, бритвенные принадлежности. Он разговаривает с собой. Пишет для себя. Ведь никто же не хочет его читать. Все лежит мертвым грузом. Последняя часть "Заратустры" будет напечатана за его счет. Пусть так! Он знает:
Настанет день, когда и орлы будут робко взирать на меня снизу вверх.
"К тебе я, буря, прыгну прямо в пасть"
Все-таки странный он человек - господин Ницше. Бродит в Сильс-Мария по горам, прикрываясь от солнца зонтиком. Учится на озере грести у фройляйн Меты, офицерской дочки благородных кровей, остановившейся в том же пансионе. Он наслаждался мерцанием риска, когда ветер крепчал и лодка накренялась. Утром следующего дня он приветствует ее возгласом: А вы ведь настоящая авантюристка!
Ему уже сорок два, он спит мало, встает в пять часов, выпивает чашку горького какао и принимается за работу. Столуется в туристском ресторанчике, так как не выносит детского крика в пансионе. Громкие голоса вообще пугают его. Имея зычный голос, почти невозможно думать о тонких материях...
Получая из Наумбурга свежий сотовый мед, он съедает его за пару дней. Ликует, если мамочка не забыла положить в пакет лимонадный порошок. Это воспоминания о детстве - сладкие, как мороженое и шоколад. Нет, в данный момент ему живется неплохо. Вечером вместо снотворного он нередко выпивает даже кружку мюнхенского киндля. Вина, однако, не пьет.
Впрочем... Рождество 1885 года в Ницце. Праздник удался на славу. Чудесная, вовсе не северная погода. И толстое письмо из дома. Он вскрыл и прочитал его прямо на улице. К сожалению, из конверта при этом выпадают вложенные туда матерью деньги. Простите Вашего подслеповатого растеряху, пишет он ей, но, может быть, их нашла... какая-нибудь бедная старушка.
Потом, в первый рождественский день, он играл с солдатами в кегли, выпил за компанию три очень больших бокала сладкого местного вина и был слегка в подпитии. Во всяком случае, после этого он вышел на берег, присел на камень и кричал набегавшим волнам цып! цып! цып! - как созывают кур.
В Венеции он каждый день ходит в коротких белых холщовых штанах к черному сюртуку и с мощно разросшимися "тюленьими" усами в остерию, здоровается с весело смеющимся семейством, которое там тоже ежедневно обедает, заказывает еду и погружается в молчание. Заметив, что над ним смеются, тоже начинает смеяться и представляется.
И ходит в оперетту. Больше всего любит "Прекрасную Елену", упивается музыкой Оффенбаха. Все французское ему вообще по душе. В Ницце читает только французские газеты и книги. Даже немецких авторов - только в переводе. Пополняет родной язык французскими словами. Пишет la force, а не die Kraft; le deg-ut, а не der Ekel.
Его отличает нервическая брезгливость. Он не выносит безобразных людей. Не в силах смотреть на них. Если постель в пансионе не чистая, ему становится дурно и он съезжает. Порой ему даже хочется плюнуть человеку в лицо. Но тогда он говорит себе: Сударь, не теряйте самообладания!
По-матерински заботливая Мальвида посылает к нему в Ниццу молоденькую девушку, только что защитившую кандидатскую диссертацию. Резу фон Ширнхофер. Ницше чувствует в ней потенциальную поборницу своих идей и тут же составляет десятидневную программу: коррида, Монте-Карло, казино, подъем на Монборон, иногда рюмка вермута...
Кульминационный момент - чтение "Заратустры". Реза описывает, как Ницше вдруг меняется: С каменным выражением лица, пугливо озираясь, будто ему грозила ужасная опасность или если бы кто-нибудь подслушивал, приложив ладонь ко рту, понижая голос, он шепотом сообщил мне "тайну", которую Заратустра доверил жизни, склонившись к ее уху.
Они гуляют по берегу моря. И он смотрит в сторону Корсики, где жил тот, кто стал для него олицетворением воли к власти. Он предлагает Резе отправиться вместе с ним на завоевание острова. И говорит ей, что пульс у него такой же медленный, как у Наполеона.
Нет, он не забыл, о какой женщине когда-то мечтал. Еще целесообразнее была бы для меня, пожалуй, по-настоящему хозяйственная супруга. У боязливого мачо свои представления по этой части: Она должна быть молодой, очень веселой, очень здоровой и мало или вовсе необразованной... Voila! Прислуживающая глупышка. Заперев плотские желания в глубокий подвал, он любит, однако, совсем других женщин. Властную Козиму. Менад, спутниц Диониса, легко приходящих в экстаз, поющих и танцующих. Как Кармен у Бизе. Как гордая цыганка, которая не колеблясь срывает с пальца кольцо, бросает его к ногам Хосе и умирает, пронзенная кинжалом еще недавно любимого... Именно эта опера в нынешнем вкусе Ницше. С кипением неподдельных страстей, эротичная, зажигающая кровь антинемецкая. Слово подчеркнуто дважды. Вагнер, напротив, est une nevrose, то есть невроз. Вынес на сцену сплошь проблемы истеричных. Его герои и героини галерея больных!