Вторым вопросом он занялся как-то после чая, который, по наблюдениям Криса, временно водворял в сознании Нелл некоторую ясность.
Нелл что-то сказала относительно того, что они будут делать на следующей неделе, и Крис ухватился за этот предлог.
— В будущий понедельник я должен вернуться в Лондон, — спокойно сказал он.
— Надолго?
— Навсегда. Там моя жизнь, и там у меня работа.
— Крис, неужели ты покинешь свою овдовевшую мать?
Крис пожал плечами. Он ненавидел эти коварные замаскированные обращения к лживым чувствам.
— Это не относится к делу, — сказал он. — Насколько я понимаю, примерно полгода назад мы пришли к молчаливому соглашению, что мы расстанемся и что я буду сам зарабатывать себе на жизнь.
— Зачем тебе это нужно, — не соглашалась Нелл. — На то, что осталось, мы отлично можем прожить вдвоем.
— Этого никто не может знать, пока Ротберг не разобрался в делах. Вполне может оказаться, что не осталось ничего. Я хотел спросить тебя о другом: ты собираешься жить здесь или хочешь переехать куда-нибудь еще?
— Жить здесь одной, покинутой моими детьми! — драматически воскликнула Нелл. — За что Бог карает меня такой неблагодарностью?
— Разве Жюли тебя покинула? — сказал Крис. — Хорошо, что ты о ней вспомнила. Мне нужно сказать тебе о ней нечто весьма серьезное, такое, что мы с ней скрывали от тебя, пока ты была под впечатлением смерти отца.
— Серьезное? Что?.. — испуганно спросила Нелл, невольно притихнув от тона Криса.
Крис, как можно яснее и как можно деликатнее, изложил ей безжалостную правду. Трудно было заставить ее понять, а когда наконец она поняла, она отказалась верить.
— Глупости! — заявила она с напускной решительностью, хотя голос ее дрожал. — С людьми нашего класса таких вещей не бывает.
— Боюсь, что принадлежность к классу не является профилактической мерой, — сказал Крис. — По крайней мере в данном случае не явилась ею.
— Я этому не верю.
— Диагноз поставлен двумя совершенно различными врачами.
— Они ошиблись, врачи всегда ошибаются.
— Сейчас, — продолжал Крис, — Жюли одна в частной лечебнице, под строгим присмотром, и проходит курс лечения.
— Я…
— И она начала дело о разводе…
— Развод! Я этого не допущу.
— Боюсь, тебе придется, — резко сказал Крис. — Послушай, мама, может быть, ты бросишь на минутку шитье и попытаешься посмотреть неприятной действительности прямо в лицо? Жюли лежит одна в этой больнице, и ей очень тяжело. Она хочет выписаться и снять квартиру. Но при ней должен быть человек. Как, по-твоему, оставить ее одну?
— Что ты имеешь в виду?
— Ее жизнь разбита, — сказал Крис тихим голосом. — Не будем никого в этом винить, но это факт. У нас нет абсолютной уверенности, что она выздоровеет, хотя есть все основания надеяться на это. Неизвестно, родится ли ее ребенок живым или мертвым, здоровым или больным, хотя и здесь тоже есть надежда. А пока что она живет в непрестанной пытке одиночества и неуверенности. Ее никто не навещает. Ей необходимо пройти строгий двухгодичный курс лечения. Спрашиваю тебя еще раз: можно ли оставить ее одну?
— Можно нанять сиделку, — сказала Нелл, избегая его взгляд.
— Это может понадобиться, а может быть, и нет. Не знаю. Я думал совсем о другом — не о наемной сиделке, а о человеке, который мог бы относиться к ней дружески, поддерживать в ней бодрость, удерживать ее от отчаяния и в то же время следить, чтобы она исполняла все предписания врача. Даже если бы я считал, что ответственность за нее ложится на меня, — а я этого не считаю, — неужели ты находишь возможным, даже тактичным по отношению к ней, чтобы я, мужчина, ее брат, был постоянным свидетелем ее болезни? Ты не отвечаешь. Я лично считаю, что это немыслимо. Нужно, чтобы при ней была женщина. Ты ее мать, тебе нечего делать, и раз уж ты заставила ее выйти за Джеральда, ты морально обязана ей помочь. Я не хотел этого говорить, но ты меня вынудила. Неужели ты еще колеблешься? Неужели ты не чувствуешь, что обязана помочь этой бедной, обезумевшей от горя девочке и, наконец, своему внуку?
— Ох, Крис, я боюсь: это такая жуткая болезнь! — воскликнула Нелл, вздрагивая всем телом.