Руководитель лаборатории судебной сексологии Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии им. Сербского, профессор А. А. Ткаченко в своей — не менее фундаментальной, чем предыдущая — монографии «Сексуальные извращения — парафилии» [642] тоже изо всех сил старается доказать, что такие человеческие уродства, как садизм, мазохизм, педофилия, эксгибиционизм и т. п., являются врожденными в своей основе. Как и авторы предыдущей монографии, он тоже привлек все и всяческие исследования, способные придать его точке зрения мало-мальски достоверный вид — и что же у него плучилось? — Не более, чем доказательства того, что врожденными могут быть повышенная возбудимость, гневливость, склонность к измененным состояниям сознания и т. д. и т. п. Но вот то, что врожденной является не только гневливость, но и склонность проявлять этот гнев именно через изнасилование и убийство (а не, например, через яростное доказывание своей правоты словами или через ожесточенную рубку дров), ему доказать так и не удалось. Например, приводит он примеры людей, обладающих определенной генетической аномалией и совершавших садистические акты [642, с. 281–290] — и сам же оказывается вынужденным признать, что эти примеры доказывают, самое большее, только то, что если данные социальные условия делают из людей садистов, то человека с данной генетической аномалией они сделают садистом легче, чем лишенного этой аномалии [642, с. 290]. При этом Ткаченко даже не задается вопросом: а сколько носителей этой самой аномалии все-таки не стали совершать садистические действия (а возможно, даже не испытывают садистических влечений в большей мере, чем «нормальные» люди) даже в классовом обществе, насквозь пропитанном волей к власти (кстати говоря, «воля к власти» и «садизм» — это по сути дела синонимы, так же как «воля к подчинению» и «мазохизм»; просто словами «садизм» и «мазохизм» обычно обозначают высокую степень выраженности этих противоположных и вместе с тем взаимопорождающих воль) — и благодаря этому не попали в поле зрения психиатров? А ведь задаться этим вопросом очень даже стоило бы: ведь может оказаться, что воспитать садиста из носителя вышеупомянутой аномалии совсем ненамного легче, чем из лишенного ее человека…
Но несмотря на то, что списывание на биологию тех уродств, которые классовое общество закладывает в психику своих членов, всегда очень плохо доказывается, такой подход к пониманию этих уродств как стал популярным в психологии XIX века (в связи с тем, что в ней возобладал домарксов механистический материализм), так и по сию пору остается — как в психологии, так и в массовом сознании. На то есть две основные причины. Во-первых, генотип человека все еще до такой степени остается terra incognita, что на него можно списать, как на бога, все что угодно, отложить более подробные объяснения на неопределенное будущее — и при этом все-таки создать иллюзию научного объяснения сути дела. Во-вторых — и в-главных — когда очень хочется оправдать и освятить классовое общество, приходится списывать его уродства либо на козни неких сатанинских сил, либо на биологическую «природу» человека (зачастую эти два трюка совмещаются у одного и того же автора). В результате мы сплошь и рядом читаем и слышим утверждения такого типа:
«Советский период нашей истории интересен и тем, что фактически отсутствовали социальные мотивы преступлений. Нас воспитывали в системе строгих нравственных ценностей: не воруй, уважай старших, будь совестливым, нестяжательным, целомудренным. Как результат: низкий уровень детской преступности (интересно, неужели автор действительно полагает, что в 20-50-е, а также в 80-е гг. — то есть в бóльшую часть „советского периода“ — в СССР уровень детской преступности был низок? — В. Б.).
…Конечно, существуют рожденные от природы биологические преступники» [469].
Это, разумеется, чистой воды мифотворчество — откровенная, бесстыдная апология того классового, эксплуататорского неоазиатского строя, который существовал в СССР. Но встречаются и более наукообразные заявления:
«…когда исследователи из Медицинского колледжа в Джорджии посмотрели под микроскопом ультратонкую структуру мозга девяти аутичных больных, они были удивлены.
Основное внимание ученые обратили на то, каким образом клетки коры головного мозга „упакованы“ и связаны друг с другом. Такая структурная единица, объединяющая группу клеток, носит название микроколонки. Как правило, каждая из них содержит от 80 до 100 нейронов и имеет функциональные связи с другими микроколонками. В мозге больных аутизмом эти структуры меньше по размеру, чем у здорового человека. Но зато их количество гораздо больше, а связи между ними более сложные и разветвленные. Авторы работы создали компьютерную модель строения аутичного мозга и подтвердили, что при таком устройстве возбудимость нервных клеток повышена, а торможение снижено.
„Мы думаем, что строение микроколонок имеет прямую связь с возникновением аутизма, — подчеркивает руководитель группы Мануэль Казанова. — Психическая деятельность — это не свойство отдельной нервной клетки, а результат их взаимосвязи друг с другом“.
Исследование заставило ученых совершенно по-другому взглянуть на психические особенности больных аутизмом. По-видимому, из-за чересчур многочисленных нервных связей их мозг слишком чувствителен ко всем внешним воздействиям. Они страдают от громких звуков, яркого света и других вмешательств окружающего мира в свою жизнь. Этим и объясняется их стремление уйти, спрятаться от внешнего мира. У пациентов с аутизмом часто случаются эпилептические припадки именно из-за того, что в их нервной системе страдает торможение» [439].
Во-первых, далеко не у всех аутистов вообще бывают эпилептические припадки. А во-вторых, перед нами — типичный пример научного исследования, не доведенного до конца: когда мы открываем какое бы то ни было органическое отличие психически больных людей от здоровых, всегда следует задаваться вопросом — а не является ли это отличие вторичным по отношению к психическому заболеванию — не столько его причиной, сколько продуктом? В данном случае, так же как и в массе других, это не было сделано… А зря: как психиатрам, так и нейрофизиологам давно уже пора усвоить, что психология — это всегда социальная психология, и никакой иной просто не может быть.
(20) Эти новые переживания обычно интерпретируются полупервобытными, полуцивилизованными людьми как результат действия злых мистических сил, некоей черной магии.
(21) А теперь рассмотрим в свете сказанного выше тот факт, что у многих цивилизованных народов существуют мифы о «золотом веке», райской жизни, которой жили люди в прошлом и которую они безвозвратно утратили. Некоторые из этих мифов содержат удивительно точные параллели с реальной историей перехода человечества от первобытного общества к цивилизации — причем на чем более низком уровне цивилизации стояли эти народы в момент создания окончательной редакции мифа, т. е. чем ближе к первобытному обществу они были и чем менее могла стереться память о нем в их преданиях, тем больше таких параллелей и тем существеннее и точнее они.