Кстати говоря, в XVI в. враждебные Ивану Грозному бояре использовали повесть о Дракуле как памфлет против царя. Памфлет попадал точно в цель: Иван Грозный был точной копией Дракулы — такой же любящий закон и порядок садист и трус [см. 92, с. 326–330, 334–335, 343–349, 352–353, 392–394]. Проявления собственно некрофилии у Ивана Васильевича были не столь демонстративны, как у Влада Цепеша, любившего нюхать запах разлагающихся трупов во время трапезы — однако гипотеза о том, что русский царь тоже был некрофилом (может быть, в несколько меньшей степени, чем прославленный валашский господарь), заслуживает тщательной проверки (при этой проверке следует, в частности, учесть, что Иван Грозный заставлял своих опричников привязывать к седлам отрубленные собачьи головы: можно себе представить, как воняло опричное воинство — и как этот запах радовал сердца людей, подобных Дракуле, любившему трапезовать среди разлагающихся трупов). А вот по проявлениям своих гомосексуальных наклонностей Иван Грозный очевидно превзошел Влада Дракулу: если последний ограничивался (по крайней мере, насколько нам известно) сравнением посаженных им на кол мужиков с женщинами, то царь-батюшка Иван Васильевич был самым настоящим бисексуалом. Об одном из его любовников А. К. Толстой писал так:
«И тут же, гордяся своею красой,
С девичьей улыбкой, с змеиной душой,
Любимец звонит Иоаннов,
Отверженный богом Басманов» [644, с. 185].
(68) И не только Маркузе: к сожалению, от идей о биологической обусловленности основных свойств человека и об извечности индивидуальной личности не вполне освободился даже Фромм (вообще-то очень много сделавший для такого освобождения), не говоря уже о Райхе.
(69) Джон Дьюи, критикуя статью Троцкого «Их мораль и наша» [см. 648], написал следующие примечательные слова:
«Ортодоксальный марксизм наряду с ортодоксальной религией и традиционным идеализмом разделяет веру в то, что человеческие цели вплетены в саму ткань и структуру бытия в соответствии с концепцией, унаследованной, вероятно, от Гегеля» [190, с. 249–250].
Тем самым Дьюи замечательно изложил содержание той аксиомы, в которую верят метафизики вроде него самого и многих, слишком многих прочих: человеческие цели не вплетены в ткань и структуру бытия, существуют как бы параллельно ей… На самом же деле человеческие цели (как и весь человек целиком, без остатка) несомненно вплетены в ткань и структуру бытия — и прежде всего социального бытия (а через него — и в ткань и структуру всякого прочего бытия).
(70) Верующие люди считают, что эту ткань ткет бог, принадлежащий к реальному миру как первопричина всех причин и следствий. Фаталисты могут быть как верующими, так и атеистами; если они верующие, то по их философии неизбежно получается, что бог более реален, чем сознание и воля реальных людей: богреализуется, а людские сознание и воля по мере того, как они возникают и развиваются, выталкиваются из реальности.
(71) Начиная с этой ошибки, люди, пришедшие в конце концов к фатализму, делали следующий шаг в сторону от правильного понимания детерминизма людских поступков: они заключали, что раз не у всех людей желания и планы совпадают с результатами действий, то можно с уверенностью утверждать, что планы и желания вообще совпадают с результатами лишь случайно, что между ними не может быть каузальной связи. Из этого видно, как именно слабость перед стихиями природы и стихийность общественного развития способствуют популярности фатализма: чем чаще желания и планы людей не совпадают с результатами их действий и чем сильнее это несовпадение, тем труднее избежать иллюзии, что «человек предполагает, а бог (рок, судьба) располагает».
(72) При этом ход истории, складывающийся из действий огромных человеческих масс, гораздо легче прогнозировать, чем жизнь отдельного человека. Дело в том, что жизнь каждого человека существеннейшим образом зависит от других людей; поэтому для того, чтобы предсказать его судьбу, начиная с какого-то момента его жизни, надо подробно и внимательно исследовать не только его личную биографию, но и биографию общества, в котором он живет. А для того, чтобы прогнозировать будущую историю общества, достаточно изучить лишь предшествующую биографию его как целого, не заостряясь на биографиях составляющих его отдельных людей.
(73) То есть освобождение — это освобождение не только от внешних ограничителей, но и от своих собственных внутренних антагонизмов, непримиримых психологических противоречий. Для индивидуальной личности, как мы уже неоднократно отмечали выше, полное внутреннее освобождение достижимо лишь одним способом: через ее полное уничтожение посредством растворения в коллективе — в том едином субъекте, которым станет все человечество, когда перестанет делиться на начальников и подчиненных, на классы и этносы. Что же касается той частичной внутренней свободы, которой все-таки способна достигнуть индивидуальная личность, то она тем больше, чем больше индивид способен отождествить свои желания, стремления, волевые усилия и поступки с действием законов истории. Вытряхивая из себя привитые с детства убеждения и предпочтения, верования и предрассудки — и заполняя образовавшуюся внутреннюю пустоту не какой-нибудь убогой волей к потреблению вещей и унижению других личностей, но хорошо теоретически продуманной логикой истории; превращая себя в гордое своей миссией орудие законов истории, Gladius Dei Historii super terram (меч бога истории над землей); превращая каждый свой поступок и даже все свои самые заветные желания в исполнение этой миссии — индивидуальная личность в той или иной мере перестает быть частичным человеком, ограниченным узкими рамками сиюминутной повседневности, мелких индивидуальных или групповых интересов и переживаний, и становится самой историей. (Например, Карлу Марксу и В. И. Ленину в огромной степени удалось стать историей XX века.)
Одним из тех немногих, кто не просто глубоко продумал, но глубоко пережил такое понимание личной свободы и последовательно руководствовался им вплоть до своего последнего вздоха, был великий революционер и философ Лев Давидович Троцкий. В своей статье «Их мораль и наша» он с лаконичной ясностью и предельной полнотой выразил сущность этой высшей внутренней свободы, какая только может быть доступна индивидуальной личности:
«На этих больших событиях „троцкисты“ учились по ритму истории, то есть диалектике борьбы классов. Они учились и, кажется, до некоторой степени научились подчинять этому объективному ритму свои субъективные планы и программы. Они научились не приходить в отчаяние от того, что законы истории не зависят от наших индивидуальных вкусов или не подчиняются нашим моральным критериям. Они научились свои индивидуальные вкусы подчинять законам истории. Они научились не страшиться самых могущественных врагов, если их могущество находится в противоречии с потребностями исторического развития. Они умеют плыть против течения в глубокой уверенности, что новый исторический поток могущественной силы вынесет их на тот берег. Не все доплывут, многие утонут. Но участвовать в этом движении с открытыми глазами и с напряженной волей — только это и может дать высшее моральное удовлетворение мыслящему существу!» [648, с. 242].
(74) Подлинное достоинство индивидуальной личности — не в том, чтобы, живя, не играть вообще никакой роли (мнение Шекспира о том, что весь мир — театр, а люди в нем — актеры, совершенно справедливо и будет оставаться таковым до тех пор, пока существуют индивидуальные личности; пытаться опровергнуть это мнение своей жизнью и вместе с тем оставаться индивидуальной личностью — столь же бесполезное занятие, как и пытаться поднять себя самого за волосы), а в том, чтобы выбрать достойную роль (достойную — значит, такую, прожив которую, вы превзойдете себя нынешнего) и наполнить ею свою жизнь без остатка, сделать эту роль своей подлинной жизнью. И хотя выбор этой роли, разумеется, будет обусловлен теми причинами, которые сформировали ваш характер со всеми его противоречиями, — тем не менее, именно в этом выборе и реализуется свобода, возможная лично для вас. Реализуется та свобода, которую вы будете способны вынести — обнаружив при этом, что вынесли нечто более тяжкое, чем то, на что были способны в начале своего пути, когда еще только что сделали свой выбор.