Это не означает, что Жид построил свои отношения с Марком вопреки тому, как общество детерминирует сексуальное влечение людей, вопреки социальной природе человека. Просто дело в том, что общество детерминирует людей диалектично — то есть закладывает в них такие противоречивые (в классовом обществе — непримиримо, антагонистически противоречивые) потребности, интересы и установки, в результате которых мотивы и поступки людей иногда оказываются в конечном счете совершенно, полностью противоположными тому, чем эти же самые мотивы и поступки являлись в своем корне, по своему первоисточнику. Все в мире превращается в свою противоположность — и, если мы будем помнить это, нас не удивит тот факт, что любовь А. Жида к своему племяннику была порождена теми же самыми отношениями авторитарного и индивидуального управления (а значит, и авторитарной и индивидуальной собственности), доминирующими в классовом обществе, которые порождают и страсть маньяка, насилующего и убивающего ребенка.
К сожалению, в развитом классовом обществе садизм и педофилия слишком редко превращаются в свою противоположность. Таких людей, как Андре Жид, сегодня днем с огнем не сыщешь, а вот маньяков-убийц, насильников и растлителей малолетних — хоть пруд пруди. — В. Б.
(82) Читаешь это письмо — и хочется ткнуть в него гомофобов носами и спросить их: ну, и чем эти чувства отличаются от самой возвышенной любви между мужчиной и женщиной? Чем такие переживания ниже, хуже, порочнее, дегенеративнее прекраснейших гетеросексуальных любовных переживаний?
Но вот чего обычно не понимают ни сами любящие друг друга современные люди (как гомосексуалы, так и гетеросексуалы), ни современные ученые, делающие любовь объектом своего исследования — так это того, до какой огромной степени случаи подлинной любви (столь редкие в цивилизованном обществе, в том числе и в современном) обязаны сегодня своим существованием классовой борьбе сперва буржуазии против феодалов, а затем пролетариата против буржуев. Именно эта борьба на протяжении сотен лет внедряла в сознание хотя бы какой-то части цивилизованных людей идеалы свободы, равенства и братства, инфильтровавшиеся в мораль, интересы и установки этих людей и находящие свое выражение, среди прочего, и в редких случаях подлинной любви. Если бы не эта классовая борьба, мы давно бы уже впали в предсказанное Бердяевым «новое средневековье» с правом первой ночи и общепринятым обычаем выплаты калыма за невесту, а чувство подлинной любви возникало бы раз в столетие — и исключительно среди представителей высшей аристократии. — В. Б.
(83) То есть перед нами уже далеко не первобытные племена: они находятся на весьма поздних стадиях перехода от первобытного общества к классовому, на которых власть старших над младшими уже очень властна, женщины уже подчинены мужчинам (хотя еще и не в той мере, как в собственно классовом обществе), и между соплеменниками уже существует много недоверия и зависти. Именно в этот исторический период (как мы уже отмечали выше) и возникает гомосексуальность, до того практически неизвестная. — В. Б.
(84) Что нетрудно понять, если учесть, что между взрослыми соплеменниками-мужчинами еще осталось очень много отношений коллективной собственности и коллективного управления. Эти отношения ограничивают власть — в том числе и сексуальную — каждого старшего юноши или мужчины над каждым младшим подростком, не допускают ее превращения в унизительный произвол, навеки вбивающий психику мальчика в подчиненную, рабскую «женскую» роль. Чем меньше остается между людьми коллективных отношений по мере становления и развития классового общества, тем гнуснее становится гомосексуальная (так же, как и гетеросексуальная) педофилия — пока не превращается в сплошную мерзость, каковой она является (за крайне редкими исключениями, вроде отношений А. Жида и М. Аллегрэ) сегодня. — В. Б.
(85) Эраст — старший гомосексуальный любовник, эромен, соответственно, — младший (древнегреч.). — В. Б.
(86) Нечему удивляться: в древнегреческих полисах между мужчинами — гражданами полиса существовало еще немало остатков коллективных отношений, предохранявших эромена от произвола со стороны старших мужчин. — В. Б.
(87) Это типичный парадокс для раннецивилизованного общества, в котором хотя и преобладают отношения авторитарной собственности и авторитарного управления, но и коллективных отношений еще остается немало: в одних отношениях интересы общества стоят выше интересов отдельной личности (в данном случае — подавляется ревность в гомосексуальных отношениях), в других — интересы отдельной личности (зачастую лицемерно прикрываясь интересами общества) подминают и подменяют собой интересы общества (как правило, в связи с ростом соревновательности, конкурентности этого самого общества). — В. Б.
(88) Опять диалектический парадокс: авторитарные сексуальные отношения между мужчинами и мальчиками в одно и то же время охраняют (до поры до времени) остатки коллективных отношений в обществе — и вместе с тем истребляют их, «персонализируя» отношения (т. е. сближая друг с другомнемногих людей итем самым отдаляя их от всех остальных). — В. Б.
(89) Как известно, примером Спарты в более поздние времена пытались вдохновляться такие сообщества, в которых доля авторитарных отношений оказывалась еще больше, чем в спартанском обществе, а вот доля коллективных отношений — многократно меньше. Идеализируя спартанское общество, они тем самым идеализировали себя самих, пытаясь создать себе имидж товарищества равно достойных людей — имидж ложный, поскольку реальным равенством в подобных сообществах и не пахло (в отличие от спартанского общества, где равенства между свободными гражданами было таки немало — хотя и многократно меньше, чем в первобытных коллективах). Одним из таких сообществ были отряды нацистских штурмовиков, в руководстве которых, как известно, было немало гомосексуалов. Эмоциональную, чувственную подоплеку мечтаний штурмовиков о «воинском братстве» попытался реконструировать выдающийся японский писатель прошлого века Юкио Мисима в своей пьесе «Мой друг Гитлер» [см. 426, с. 343–344]. Впечатление таково, что это получилось у него весьма достоверно; вообще, Мисиме можно доверять в этом вопросе, потому что он сам был гомосексуалом, садомазохистом и фашистом — и, будучи в то же время исключительно талантливым писателем, не только прекрасно чувствовал, но и был способен точно передать переживания себе подобных. — В. Б.
(90) В том, что эти два фона заметно различаются (во всяком случае, в большинстве стран современного мира), может убедиться любой внимательный наблюдатель: даже тембр голоса у взрослых, сюсюкающих с маленьким мальчиком, довольно заметно отличается от тембра их голоса, когда они сюсюкают с маленькой девочкой.
(91) Склонность к традиционно мальчиковым и мужским видам деятельности, проявляющаяся с детства, часто отмечается у активных лесбиянок.
(92) Коренящимися либо в генах, либо в нарушении гормонального баланса у матери, беременной будущей мужеподобной девочкой, либо в нарушении гормонального баланса у самой девочки по причинам, с биологической наследственностью не связанным.