Стрекотали сверчки. Они кричали всему миру, что Карлотта желала мертвого мужчину! Карлотта мотала головой, пока постепенно не стихли эти крики.
– Франклин?..
Ответа не последовало.
«Это правда», – подумала Карлотта. Ей нужен был Франклин. Она полагалась на мужскую физическую силу. Но мужчины не было.
Карлотта ждала будто много часов. Чем дольше она ждала, тем больше погружалась в другую реальность. Наконец зыбкий образ дома возник перед ее мысленным взором, как в воображении, а интуитивные представления о голосах и явлениях стали настоящей реальностью.
– Карлотта. Обрати ко мне лицо свое.
Пастор Дилворт шагал по саду. Карлотта видела холмы за Пасаденой. В ночи смутно мерцали огни.
– Ты слышишь меня, дитя?
Музыкальный голос, глубокий, почти металлический. Голос, запечатлевшийся в ее детском сознании. Ведь Карлотта вошла в тот мир, где звуки и образы плавают нечетко, размыто, пугающе.
Пастор Дилворт держал в руках ремень. Женщина – мать Карлотты – застонала. В руке она держала испачканные кровью и грязью трусы. Родители прошли сквозь мерцающий белый занавес. Их действия скрывала прозрачная ткань. Но отвращение было почти осязаемым.
– Карлотта!
Голос, которому нельзя противиться. Кем бы ни была Карлотта, она обязана подчиниться этому глубокому, раскатистому тону. Ее тянуло вперед, несмотря на инстинктивное отвращение.
Внезапно ударил ремень.
Плечо пронзила боль.
– Отец!..
Внезапное движение, и Пасадена испарилась. Пастор Дилворт исчез. Бассейн пропал. Все это было лишь прикрытием. Осталось лишь ничто.
Это все маскировка? Галлюцинация? Зачем он послал этих химер? Чтобы пытать ее? Или они были его посланцами?
Или Карлотта вызвала их сама? А они, в свою очередь, вызвали его?
Карлотта замерла в темноте. Между физическим и психическим миром простиралось царство воображения. Уцепившись за подоконник, Карлотта почувствовала, как спадают последние путы. Она взлетела, подвешенная, в мир психического.
– Карлотта…
Это был тот самый интимный голос. Тот, о котором она мечтала. С которым не расставалась. Который знал ее до глубины души. Он знал ее… так хорошо…
– Карлотта…
Далекие прозрачные стены мерцали, как дымка, смутно напоминая дом на Кентнер-стрит, но бесконечный; мягкое свечение вдоль линий прямоугольных окон; и сквозь все это – бесконечность черного пространства, далекие галактики, завесы радужных форм, исчезающие на глазах. Негативный мир, где тротуары были прозрачными и уходили в бесконечную перспективу звезд – и не было ни земли, ни гравитации. Зарево там, где смутно поднимался горизонт, среди малиновых луж.
Он спустился к ней с далеких сернистых небес, сопровождаемый гномами с обеих сторон, их волосы были огненно-рыжими, сливаясь в сияющее холодное пламя, лижущее пронизывающую их всех черноту. Одним шагом он преодолел тысячу миль, четко выделяясь на фоне желтых облаков с зеленоватым оттенком – запретный ландшафт, по которому он шел прямо к ней.
Затаив дыхание, Карлотта ждала.
Языки холодного пламени вспыхивали в его волосах, мерцающие глаза, мрачные, неумолимые. В черноте космоса Карлотта видела сияющую внутренность его существа, быстрое формирование отверстий, нервных узлов, которые менялись по мере того, как он подходил все ближе… Ближе.
Сквозь дымчатые конструкции, которые напоминали дом, но все же им не были, она почувствовала, как вечность собирается воедино и обретает форму, как вакуум приобретает видимую форму. Карлотта почувствовала, почти увидела, как его свет струится сквозь нее на вращающиеся, плывущие горизонты далеко внизу.
– Я… я… боюсь, – прошептала она.
– Карлотта!
Карлотта отступила назад, почти ослепленная, окутанная холодным запахом. Вечно сердитое лицо, жесткое, безжалостное – властное, состоящее из тысячи лиц, тонких масок, накладывающихся одна на другую, но все с тем же убийственным взглядом, от которого у Карлотты по спине пробежал холодок.
– Пожалуйста… мне страшно…
– Карлотта!
– Нет…
Но ее затягивало вперед. Она вся оказалась в водовороте желания. Притяжение – непреодолимый закон космоса, тянущий, чтобы растворить в его объятиях. Тысячи оргазмических вспышек, маленьких уколов света, словно челюсти, впились в ее грудь и бедра. Перед глазами у нее вспыхнули огни света, когда в нее проникли, раздвинули, наполнили, растворили, как никогда раньше.