– Сладких снов, – прошептала Синди.
Они немного посидели в гостиной. Горела только одна лампа, отбрасывая мягкий свет в угол, где Синди расположилась на диване, а Карлотта откинулась на спинку кресла. Остальная часть комнаты была полна длинных черных теней.
– Холодно? – спросила Карлотта.
– Немного.
Карлотта подошла к термостату и повернула колесико на значение повыше.
– Тебе страшно? – поинтересовалась Синди.
– Умом – нет. В мозгу нет мысли, что все пойдет по одному месту или типа того. Просто какое-то ощущение в теле. Что-то вроде предчувствия. И все. Это немного пугает. Как будто что-то приближается.
Синди смотрела на лицо Карлотты; мечтательный свет обрисовывал его черты. Это было лицо человека, который уже боролся за свою жизнь, ждал новой битвы и понимал, что ставки высоки.
Под домом лязгали трубы. Билли мыл в гараже грязные руки, опуская их в ведро с мыльной водой. Затем вытерся грязным полотенцем, висевшим у выключателя. Вошел в дом, кивнул Карлотте и Синди и прошел в свою спальню.
– Он такой взрослый, – прошептала Карлотта.
Синди кивнула.
– Я чувствую себя такой старой, – сказала Карлотта. – Боже, Синди. Это было шестнадцать лет назад. Целых шестнадцать лет. Я же старуха.
– Выглядишь отлично.
– Да, но приходится стараться. Все время.
Синди хмыкнула.
Через какое-то время они услышали, как под весом Билли заскрипела кровать. Затем выключился свет. Зашуршали простыни, и потом все стихло.
– Пожалуй, – сказала Карлотта, – пора ложиться спать.
Она не двинулась с места.
– Сейчас половина двенадцатого, – добавила Синди.
– Так поздно?
– Я отнесу посуду. А ты иди спать.
Карлотта так и замерла в кресле.
– Завтра снова курсы. Они никогда не закончатся.
Синди положила стаканы в раковину, затем повернулась, ее фигура казалась расплывчатым темным силуэтом во мраке.
– Иди спать, Карли. А я буду на диване.
– Хорошо.
– Или ты хочешь здесь лечь?
– Нет. У меня от него болит спина. Я пойду в спальню.
– Оставь дверь.
Карлотта нехотя встала.
– Хороших снов, Синди. И еще раз спасибо тебе за все.
– Отдыхай.
– Да. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, дорогая.
Воздух в спальне был сухим и не таким теплым, как в гостиной. Возможно, все дело в планировке дома. Спальня была пристроена позже и, должно быть, из других материалов. Больше штукатурки, меньше дерева. В общем, здесь всегда было прохладнее. Она встала перед зеркалом и быстро разделась.
В темноте ее грудь казалась темными впадинками. Только маленькие соски выделялись в бледном свете, отраженном от далеких огней снаружи. Мягкий живот изгибался в темноте, а волосы на лобке полностью сливались с черными участками мрака. Она предстала тенью, вырезанной из вещества ночи. Карлотта даже самой себе казалась уязвимой.
Она откинула одеяло и скользнула под прохладные простыни. Вскоре постель согрелась. Карлотта посмотрела в потолок. Она не спала. Услышала, как Синди села на диван, расстелила одеяло, а затем легла, свернувшись калачиком, и стало тихо. Билли чуть-чуть захрапел и перестал. Постепенно Карлотту стало клонить в сон. Трубы загудели под досками пола – низкий, рокочущий гром, который сменился несколькими щелчками. Карлотта открыла глаза и посмотрела на потолок. Ничего. Закрыла глаза, уткнулась щекой в гладкую хлопковую наволочку и растворилась в ночи. Она крепко спала.
7:22, 25 октября 1976
Карлотта почувствовала какой-то запах. Мясо. Нет. Да. Не совсем. Бекон. Она быстро встала. В окно лился солнечный свет, отбрасывая блики на косметику у зеркала.
– Синди! – позвала она. – Что ты делаешь?
– Завтрак, – ответила Синди из кухни.
Карлотта надела халат с тапочками и прошаркала на кухню.
– Привет, – сказала она. – И ты не должна была! Откуда вообще взялся бекон?
– Я купила.
– Уже? Который час?
– Где-то семь тридцать.
– Ты чудо.
Карлотта зевнула и потерла лицо.
– Наверное, выгляжу жутко, – сказала она.
– Ну, слегка помято, – рассмеялась Синди.
Вбежала Джули в ночнушке. За ней Ким в одних трусах, неуверенно, сонно улыбаясь и потирая глаза. Она волокла за собой по полу старого плюшевого пса.
– Смотрите, кто проснулся, – сказала Синди. – Садитесь, дамы. Хлопья на столе.
– Синди, – сказала Карлотта, – я пойду оденусь. Скоро вернусь.
Карлотта вернулась в спальню. Она тщательно выбрала клетчатый костюм. У него были широкие лацканы. В нем, надетом поверх белой блузки, ее фигура казалась миниатюрной, а грудь – пышной. Ей это нравилось. Билли зашел на кухню, подтягивая синие джинсы.
– Доброе утро, миссис Нэш, – сказал он.
– Доброе утро, мистер Моран.
– Что на завтрак?
– Садитесь, мистер Моран, – засмеялась Синди, – я лично вас обслужу.
Билли сел, вглядываясь в идеальный день за окном. Его босые ноги отбивали ритм по линолеуму. В окна лился солнечный свет. Листья снаружи казались желто-зелеными и яркими там, где выступали из тени дома. А над крышами простиралось чистое голубое небо.
– Хороший денек, – заметила Карлотта, вернувшись.
– Идеальный, – согласилась Синди.
Синди взяла тарелки с мисками и понесла к раковине.
– Эй! – пожурила Карлотта. – Ты что делаешь?
– Иди на курсы. А я провожу детей и уберусь.
– Еще чего…
– Ты опоздаешь.
– Синди…
– Правда. Посмотри на часы. Уже больше восьми.
– Боже. Ты права.
Синди вытерла руки о фартук.
– Слушай, – сказала она, – насчет сегодня. Наверное, мне пора домой.
– Да, конечно, – ответила Карлотта после небольшой паузы. – И правда, я очень благодарна.
– Мне было приятно. А теперь иди. И будь осторожна. А я одену девочек.
– Ты настоящий ангел, Синди.
Карлотта взяла с кухонного стола блокнот для стенографии и большую выцветшую серую папку.
– Всем пока.
Все попрощались хором.
Карлотта вышла на солнце. Ветерок радостно дул, покачивая листья над тенистой тропинкой. В машине все еще было прохладно. Она села и помахала мистеру Гринспану, по-европейски, из крошечной чашечки, попивающему кофе на крыльце. Он помахал в ответ надкушенным тостом, кивая и улыбаясь. Карлотта завела машину, развернулась и поехала.
Она покрутила радио, но потом выключила. Проехала на зеленый. Остановилась на красном.
Между Санта-Моникой и Лос-Анджелесом есть небольшая разница. Приезжий этого не заметит. Но деревья в Санте-Монике старше, крупнее, тенистее. На тротуарах больше пожилых людей. Некоторые здания построены еще до Великой депрессии. Если проехать мимо при ярком солнечном свете на большом «бьюике», будет похоже на аллею цвета сливок и голубого неба. Ничто в мире на это не похоже. В утреннем свежем, прохладном воздухе газоны и цветы светятся на солнце. И далеко, очень далеко – нужно знать, куда смотреть, – виднеется голубой ободок низко в небе: Тихий океан.
– Доброе утро, сучка!
Карлотта замерла.
Она вгляделась в пыльное лобовое стекло. Нагретый широкий проспект бесконечно тянулся среди огромных тенистых деревьев и заправок на дальних углах. Она все делала медленно. Осторожно. Ожидая. Этого не могло быть. Не среди бела дня! Она нащупала переключатель радио. Оно был выключено. Женщина посмотрела в сторону.
Два латиноамериканца смотрели на нее сверху вниз из старого грузовика, стоявшего на соседней полосе. Их загорелые лица, оба с маленькими усиками, внимательно изучали ее. Их взгляды скользнули по ее шее, плечам, груди и бедрам. Машина сзади просигналила. Карлотта нажала на педаль. Пикап повернул налево. Она видела, как он исчез в зеркале заднего вида.
– Вмажь ей! Вставь ей!
Сердце Карлотты понеслось галопом. Она повернулась. Голос раздавался прямо над ее головой. За ее головой. Но сзади никого не было. Она повернула руль, встраиваясь в ряд, и недоуменно дотронулась до губ.
– Затащи ее на палисад!!!
– Гони ее с причала!!!
Карлотта завертела головой. Ее глаза расширились и наполнились страхом. Она смотрела. Искала. Но в машине никого не было. Она открыла окно. Ее нога надавила на педаль газа. Она попыталась снять ногу. Но невероятная сила давила сверху.
– Сбрось ее с обрыва! С обрыва!
– Сломай руль! Насади ее на передачу!
Два смеющихся, искаженных голоса походили на скрип двери. Машина набирала скорость на Колорадо-авеню и проезжала мимо остальных.
– Хватит! Хватит! – закричала Карлотта, зажимая руками уши.
– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – удвоенный хриплый смех смешался в ее ушах.
Стон, а затем глубокий, грубый голос зашептал ей на ухо:
– Запомни меня, сучка!
Руль выскользнул из ее рук. Машина повернула направо. Карлотта схватилась за руль, но едва смогла сдвинуть его с места. «Бьюик» свернул на главную дорогу Санта-Моники, направляясь к океану. Маленькие мышиные ручки дергали ее за волосы.
– Ущипни ее! Ущипни ее! – взвизгнул голос.
– Ткни ее! – завопил другой, безумный и свистящий.
Теперь руль стал словно железным. Карлотта не могла убрать ногу с педали газа. Либо она оказалась парализована, либо ее прижимали сверху. В любом случае тяжелый груз давил на педаль.
– Боже милостивый, Боже, – рыдала Карлотта, нащупывая защелку ремня безопасности. Но та застряла в щели переднего сиденья. – О Боже, Господи.
Замок на двери громко щелкнул. Окно поднялось с тихим жужжанием. На пешеходном переходе прохожий замешкался, затем сделал шаг назад, таращясь на «бьюик», пронесшийся мимо.
– Прости меня, Господи, прости за все, что я когда-либо совершала, пожалуйста…
– Заткнись!
– Обожги ее! Сунь ей между ног зажигалку!
Щелкнула зажигалка, показался огонек.
Карлотта закричала. Ты понимаешь, что конец близок. Душа хочет взлететь, но она заперта внутри тела. Впереди статуя Санта-Моники, грубый белый камень, сияющий на солнце. За ней розы. И голубое небо. В двухстах футах шоссе Пасифик-Кост, словно бетонная лента, прижимается к скалам.
– Сильнее!
Что-то еще сильнее вдавило ее ногу в пол. Машина рванулась вперед. В голове загудело; голубой край утеса несся вперед.
– Прощай, Карлотта!
Карлотта закричала.
Внезапно она повернула руль так сильно, что машина выписала дугу и полетела к ближайшим зданиям.
– А ну назад, стерва!
Руль быстро повернул назад. Но переднее колесо врезалось в бордюр, и «бьюик» опрокинуло на тротуар. Двое безработных мужчин, отдыхавших в тени переулка, казалось, отлетели назад в замедленной съемке, когда машина ринулась вперед. В каком-то бесконечном шоке Карлотта увидела, как посетители бара на втором этаже только сейчас начали поднимать глаза от столиков.
– Пожалуйста, я не хочу умирать, – молилась Карлотта без всякой надежды.
Стекло взорвалось подобно волне. Она зажмурилась и почувствовала, как осколки рассыпались по плечам и лицу, словно мягкий, жалящий дождь. Решетки радиатора и крылья визжали, как и внутренние детали двигателя, выброшенные из разорванного капота. Ее яростно швырнуло вперед, и она почувствовала, как ремень безопасности врезается в живот, вдавливая обратно в сиденье. Мир заполнила тошнота. Все превратилось в затянувшуюся вспышку звука взрывающегося металла и стекла, и Карлотта чувствовала лишь боль. И тогда она заметила, что все стихло.
Мужчина постучал в дверь.
– Лучше ее вытащить. Дым идет.
– Не трогай ее.
– Но пошел дым!
– Оставь ее. Или она тебя засудит.
– Вызови скорую.
– Не паникуй.
В разбитом окне показалось лицо. Дружелюбное, но напуганное.
– Я не причиню вам вреда, мэм. Но двигатель дымится. Если можете, выходите из машины.
Карлотта хотела ответить, что все в полном порядке, и да, спасибо, сейчас она выйдет из машины, только пусть он отойдет, но не могла открыть рот. Все слова умерли в какой-то неизмеримо огромной пустыне в ее мозгу. Она только тупо смотрела на мужчину.
– Кажется, она в шоке.
– Просто испугалась.
– Открой дверь.
Двое мужчин вместе раскрыли помятую дверь.
– Расстегни ее ремень, Фред.
– Не могу. Его заело. А нет. Сейчас. Готово.
– Аккуратно.
Карлотта чувствовала, как ее вытаскивают из машины. Она попыталась попросить их поставить ее на ноги. Хотела пойти домой. Но могла лишь повиснуть на мужской шее и плакать.
– С ней все хорошо. Парочка царапин.
– Чудо.
– Но «бьюику» конец.
Карлотта видела, как проплывал мимо мир, состоящий из неуверенных, удивленных лиц.
– Они пытаются меня убить, – плакала она, пока ее несли на кресло в баре. – Они убьют меня.