В нарядной группе, окружающей алтарь, зарождаются и множатся говорки. Грузная дама – мать – проходит стадии закипания, близясь к опасной черте. Медленный оглушенный отец таится за ее широким плечом. Невеста тиха и безучастна. Она желает скорее вернуться в свою комнату, чтобы разглядывать невероятные книжки с объемными картинками, а более ей ничего не интересно. Жених сжимается в своем балахоне, чуть не плача от жгучей досады. Жрец отставляет золотую чашу с кроличьим молоком, которую благоговейно стискивал в руках. Молоко должно быть сдобрено кровью молодоженов и выпито во имя изобилия, здоровья и плодовитости. Я уберегла Беленсиана от такой неприятности, как разрезание запястий и питье крови с молоком, ему бы сказать мне спасибо.
Доверие к моим словам не абсолютно, но оно есть. Среди людей мало тех, кто полностью отрицает богов, и даже отрицатели, за редким исключением, относятся к храму не без пиетета, воспитанного в них средой. Людям тяжело допустить, что кто-то будет скандалить, лгать и клеветать на невинного в священном месте. Лишь сущностям доподлинно известно, что храм священен только для людей, а для богов он равнозначен публичной библиотеке, цирковому балагану и общественной бане.
- Завершение церемонии невозможно без полной ясности, - объявляет жрец мощно и властно, гремя в центре зала, в углах и под потолком. И добавляет простым человеческим тоном: - Разберитесь и возвращайтесь.
Он отряхивает ладони друг о друга, словно испачкал их чашей, и буднично удаляется, волоча шлейф мантии по белому мраморному полу. Нарядная группа, предаваясь говоркам и косясь на меня, проходит мимо - к дверям. Большинство гостей забавляются ситуацией, но делают вид, что озадачены и несколько оскорблены. Невеста и отец скучают и хотят домой. Мать хочет взять меня за затылок, и постучать моим лицом по обелиску. Беленсиан плетется в хвосте процессии, полоща душу в кромешном отчаянии. Он убежден, что потерял единственный счастливый шанс в своей жизни, и теперь обречен на вечное постыдное прозябание. Проползая мимо меня, он еще сильнее замедляется, и проговаривает тихой скороговоркой:
- Я не помню тебя, красавица. Но, в чем бы ни была моя вина перед тобой, считай себя отомщенной.
Мне так странно видеть его без грима и побрякушек, что я уделяю больше внимания его чистому лицу и тугому узлу, стягивающему черные кудри, чем словам и мыслям.
Я не выхожу на улицу со всеми во избежание нападок. Гром-мать немного пугает меня.
- Не ходи с ними, Чудоносец, - говорю я Беленсиану вслед. – Не нужны они тебе.
Он игнорирует меня. Он надеется убедить богатеев, что я безумна, и что не надо меня слушать. Те ждут на улице, намереваясь затребовать свидетелей нашего бракосочетания, которые подтвердят мои слова. Свидетелей нет, и я планирую покинуть храм через один из выходов с противоположной стороны. Но за мгновение до того, как Беленсиан скрывается за створками, меня посещает идея. Простая и очевидная идея, обескураживающая тем, что не посетила раньше. Я ведь не сущность мышления, чтобы быть умной…
- Постой! – вскрикиваю я, подлетая и хватая его за локоть. – Не ходи с ними. Я могу дать тебе больше.
Он гневно вырывает локоть.
- Да чего тебе надо?! – вопрошает он со скорбной злостью. – Чего прицепилась? Кто ты такая?
Я улыбаюсь, и дружелюбно сообщаю:
- Латаль.
Он фыркает угрюмо:
- Как кошка…
- Как сущность, дурачок, - возражаю ласково. – У меня имя духа, потому что я дух.
Он отворачивается от меня, чтобы уйти, и я хватаю его снова.
- Мать твоей невесты намерена вскоре тебя убить, чтобы выставить дочь благонравной вдовой, - тараторю я настойчиво. – Эти люди прижимисты и чванливы, а не только богаты. Они бы не стали долго терпеть в своей семье безродную необразованную чернь.
Он небрежно отталкивает меня, и цедит ожесточенно:
- Уж ты-то знаешь…
- Знаю! – восклицаю жарко. – Сегодня ты ночевал в их гостевом домике. Тебе не спалось, и ты гулял по саду. Ты размышлял о том, что молодой жене придется нанять нянюшку. Ты считаешь ее такой глупой, что опасаешься оставлять без присмотра.
Растущий гнев в его взоре замирает в одной точке, и начинает ползти вниз, разбавляясь непониманием. Я ухмыляюсь в ответ.
- Видишь, ты не единственный чудоносец, - говорю с теплотой. – Я тоже могу вещать о скрытом.
Он морщится, отмахиваясь от меня.
- Я не Чудоносец, - бурчит он тоскливо. – Меня зовут Эйрик, и я бездомный шарлатан-неудачник.
Я тяну его за гладкий струящийся балахон. Одинаковые безупречно-черные одеяния жениха и невесты символизируют их равенство и закрытость в начале пути. Они как две абсолютно темные комнаты, и каждому предстоит со свечой исследовать другого.
- Выйдем там, - предлагаю поспешно, указывая на противоположную часть храма. – Просто поверь мне. Со мной ты не будешь шарлатаном.
========== 7. ==========
Девушка рыдает пуще всей сопровождающей родни, и никому не вздумается ее судить, ведь она потеряла не просто родственника, а сестру-близнеца. Та пропала где-то в лесу на прошлой седмице, и, отчаявшись получить толк от стражи, люди пришли к нам. Стражники у ворот видели, что сестры выходили из города вместе, а о том, что случилось в лесу, ведает одна лишь рыдающая девица. Она рассказала, что они просто гуляли, а потом решили поиграть в прятки. Они прятались в кустах, под обрывистым берегом, в разрушенных лачугах брошенной деревни, в больших дуплах, в пересохшем колодце, и всегда радостно находили друг друга. А потом она просто не смогла найти сестру, и все. Вскоре девушку искали родственники, стражники и просто неравнодушные горожане, и тоже не смогли найти. Кто-то считает, что она сбежала в Зодвинг, или в другой город, или в деревни долины. Кто-то – что ее сожрали дикие звери. Кто-то – что ее забрал бог леса, потому что она ему полюбилась. Кто-то из горожан предположил, что на самом деле в семье была одна дочь, разделенная на два одинаковых тела, а теперь части соединились. А мое зрение сущности видит, как девица бьет сестру булыжником по голове, привязывает камень ей на грудь, и топит в реке. А причина тому – схрон бандитов, который они нашли в дупле, играя в прятки. В кожаном мешке лежали медные и серебряные монеты, украшения из золота и самоцветов, два искусно выполненных кинжала и несколько книг, которые мало кто может читать, но все ценят за их дороговизну. Одна сестра хотела отдать клад страже, как полагается по закону, другая – оставить себе. Вышла жестокая ссора. Теперь девица рыдает искренне, она раскаивается душой, но дела уже не исправить.
Беленсиан не любит продавать деготь. Раньше, до меня, он никогда этого не делал, но теперь он поменял манеру своего труда. Он больше не раскрашивает лицо и не носит звенящих висюлек; одевается по неброской плардовской моде, и из буйных кудрей создает на затылке неприметную шишку. Он больше не предсказывает будущее, поскольку я этого не умею; не наводит порчу и не смешивает приворотные зелья по той же причине. Он даже не исцеляет душевно расшатанных женщин с невнятными ночными страхами, хоть это у него недурно получалось бы без меня. Он не выступает перед публикой и не зовется Чудоносцем. Он зовется простым настоящим именем и принимает людей в комнатке, арендованной у цирюльника, у которого я до поры обучалась мастерству. Молва о нем расползается по городу, пронизывая кварталы подобно корням, пронизывающим почву. Люди идут к нему с надеждой, уважением и трепетной тревогой, ведь он говорит только правду, даже когда хочет ее приукрасить, задрапировать или вовсе заменить. Он раскрывает секреты, распутывает интриги, проверяет честность деловых партнеров и верность супругов, выявляет виновников бед, пускателей сплетен, помогает забулдыгам вспомнить, где они припрятали заначку. Он рад и бедным, и богатым, потому что каждый медяк важен для горы медяков. У него не существует незначительной прибыли – всякая большая деньга состоит из малых. Люди из верхних районов больше не недосягаемые сияющие звезды для него – он макает их в собственную грязь, а они внемлют ему жарче, чем ученым мудрецам. Нарядные девы с приданым, бывшие для него недоступными сказочными птицами мечтаний, оказывают ему знаки внимания, которые он пресекает и игнорирует. Он знает, что я не потерплю никаких девиц – ни простых, ни с приданым – и помнит, кому обязан своим головокружительным успехом. И понимает, что без меня всякому успеху придет конец. Мы живем вместе и работаем вместе, и в минуты нежного порыва называемся «любимый друг» и «любимая подруга». Однажды он загляделся на одну визитершу-красавицу, а я верзилой-грузчиком скрутила его в узел, и надавала сочных шлепков по заду. Он очень оскорбился, и целых четыре дня не называл меня «любимая подруга», но и красавиц больше не разглядывал.