На вторые сутки я увидела новое лицо в вестибюле нашей обители, и несколько взбодрилась.
Это был тщедушный парнишка – очень мелкий, тощий, лет двенадцати на вид. Затюкано-сгорбленная спина делала его еще мельче. У него было мягонькое нежное лицо, как у девочки, и, будучи сущностью, я доподлинно знала, что это на самом деле девочка. Девочка с формами, которые едва-едва начали возникать - по сути, с отсутствующими формами. У нее тусклые рыжеватые волосы по лопатки – такие неровные, как будто их обрезали лопатой, кожа с синевой и прыщиками, костлявые кривые ноги. Около года назад она убежала из дома, где с ней плохо обращались, где мать-проститутка норовила обучить ее своему мастерству, и, убежав, приткнулась к банде малолетних воришек. Ее имя – Тэсса, но, лишь попав на улицы, она перекинулась в мальчишку по имени Тэс. И это правильно. Девчонки часто притворяются мальчишками, когда хотят свободы, или когда оказываются на свободе вынужденно. Так проще и удобнее; даже я бегала по лесам долины парнем по имени Лат. Жизнь Тэса в банде получилась недолгой и без задора. Он боялся залезать в чужие дома, медленно бегал, плакал, когда хозяева ловили и били его. Он пытался учиться карманным кражам, но руки его были неуклюжими, неуверенными, и все время ужасно дрожали. Он не смог обокрасть никого из приятелей, потому даже не попробовал обокрасть настоящего зеваку. Однажды хозяин сада, где банда наполнила котомки недозрелыми персиками, не стал бить незадачливого вора, а сдал его полиции. Он был суров, этот хозяин, и решил, что каторжный труд в шахте – достойное наказание за пару десятков неспелых персиков. Затем Тэсу не повезло с судом. Заморышу подошла бы работа мойщика посуды в какой-нибудь лечебнице для стариков, а его почему-то отправили долбить скалу для обители жрецов. Возможно, у судьи в тот день было плохое настроение, или болел живот, или кто-то недавно обчистил его сад, или что-то еще. Тэс попал в самые некомфортные условия, какие только можно сыскать в Зодвинге, и он быстро умер бы там, если бы не был разоблачен одним наблюдательным стражником. Стражник рассмотрел в нем девочку, доложил главному стражнику, а тот доложил заместителю Владыки. Заместитель внезапно осознал, что ему недостает личного пажа, обхаживающего его день и ночь, и велел перевести Тэссу из каторжников в слуги. Я увидела ее, когда она, похожая на хлипкую веточку, сплошь покрытая тяжелой бурой пылью и мокрыми мозолями, волочилась через передний зал к лестнице, а в узкую спину ее подталкивал страж в полтора раза больше ее ростом, и втрое – шириной. Ее вели в тайные наложницы заместителя Владыки, но мне, конечно, не было до этого дела. Также не интересовала меня ее биография, ее банда, семья и прочее. В этой несчастной деве меня зацепило лишь ее знакомство с Чудоносцем.
========== 11. ==========
Я собиралась явиться к нему воинствующе, пинком распахнув воображаемую дверь, но пришла мирно, если не сказать смиренно. Настроение мое переменилось.
Он только лег, едва задутая свеча на столе еще не остыла. Я зажигаю ее от своего бесформенного огарка, и присаживаюсь на неудобный стул. Мне хочется сесть на кровать и поцеловать Хальданара, но это сразу задало бы неправильный тон. Хальданар бы всполошился и вздыбился, а я пришла не для пылких игрищ, а для конструктивного диалога.
- Эй, - говорит он с пренебрежительным протестом. – Проваливай.
Он плещется в воспоминаниях о моем недавнем визите, а они плещутся в нем. Забавно наблюдать, как по грубому мужланскому лицу растекается розовый румянец. Я выгляжу мальчишкой, но он видит меня по-другому. Он жмурится, дергая головой, как будто веки могут отгородить от внутренней картинки. Одеяло прикрывает его до пояса, и он рывком подтаскивает его до шеи. Я напрягаюсь, чтобы не засмеяться. Не следует начинать конструктивный диалог с насмешек.
- Я ненадолго, - обещаю спокойно.
Он намеренно остается горизонтальным, хотя ему некомфортно лежать при госте. Но если сеть, гостю может показаться, что с ним хотят общаться, и что он здесь уместен. Хальданар помнит, кто я, но все равно ведет себя со мной, как с человеком. Люди просто не умеют по-другому.
- Я не злюсь за клетку, - говорю ему, чтобы он знал. Чтобы сразу понял, что конфликта не происходит.
Он все-таки садится на кровати, и одеяло спадает к бедрам. Я задеваю глазом разоблачившиеся кости таза, запрещаю себе всякие глазения, и утыкаю взор в лицо. В его недовольное лицо со сдвинутыми бровями, и нетерпеливо напряженным, кривым ртом. Я фантазирую о его реакции на мое сообщение, и, чтобы не затягивать с фантазиями, сообщаю:
- Перьеносец здесь.
Хальданар совершает торсом некое движение, напоминающее легкие брезгливые корчи. Слово «Перьеносец» для него похоже на слова «рвотные массы», «гнилая требуха», и иже с ними. Оно ему физически противно. Непросто будет договориться…
- Ну? – выжимает он из кривого рта. – И чего?
- С каторжниками, - говорю так аккуратно, как будто двигаю иголкой кристаллик соли.
Хальданар вдруг ухмыляется, и сбрасывает на пол голые ноги. Одеяло сморщивается на бедрах небрежными складками, которые мне почему-то хочется разгладить.
- Допелся! – радуется он. – В Зодвинге с шарлатанами не нянькаются.
Да, Эйрик допустил оплошность. Не разобрался в нравах города, в который принес свое ремесло.
- Он в беде, - легонько нажимаю на Хальданара, словно бы тот чего-то недопонял. – Надо помочь, он же не посторонний…
Голые ноги возвращаются на койку, и с непритворным удовольствием вытягиваются на ней. Одеяло по-прежнему докучливо-неряшливо фалдит.
- Ерунду говоришь, Латаль, - отрезает Хальданар с показушным зевком. – Прощелыга, наконец, полезным делом занят, ну и пусть себе.
Я замечаю вдруг, что за дверным проемом, вплотную к стене, стоит человек, и пытается слушать наш тихенький бубнеж. Я его не слышу и не вижу, но знаю, что он там. Это адепт верхней ступени, который тесно дружит с одним молодым жрецом, и часто посещает его келью в те часы, что отведены на сон. Вот-вот он завершит обучение, пройдет посвящение, и ему не придется больше преодолевать по ночам длинные крутые лестницы. Наш разговор привлек его внимание, и я из-за этого в легкой досаде. Я прикладываю палец к губам, призывая Хальданара к молчанию, и решаю переждать, затаившись. Любопытный адепт кроется за шторкой в трех шагах от меня. Мне хочется вывалиться в коридор грузчиком, поднять его за шиворот до уровня моих глаз, и скорчить страшную рожу. Хотя, у моего грузчика такая наружность, что корчить ничего не надо.
- Больше ничего не надо, - в полный голос заявляет Хальданар. – Иди, малец.
Я фыркаю в недовольстве, и это единственная реакция, какую я сейчас могу себе позволить.
Через пару мгновений я уже в коридоре, и мы с любопытным адептом глядим друг на друга. Он высокий и массивный, размерами похож на Хальданара, а лицом совсем не похож. Лицо у него доброе и наивное, даже чуть-чуть глуповатое. Он размышляет, буду ли я болтать, а я размышляю, будет ли болтать он.
- Не будем болтать, - бурчит он, делая мне предложение.
Я согласно киваю, и мы решительно расходимся.
В опустевшей после войны обители полно уголков, куда не ступает ничья нога. В одном из таких уголков – невостребованном зале для медитаций адептов-новичков, я сижу на полу, и пишу записку. Я крепко поразмыслила над текстом, прежде чем приступить. Мне хочется, чтобы текст получился доходчивым и емким, но при этом довольно миролюбивым. Настолько, насколько может быть миролюбивой записка, содержащая угрозы и ультиматум.
Перед тем, как уединиться в зале для медитаций, я перечистила гору овощей, и руку мою скрючило от усталости. Это удачно, поскольку буквы у меня выходят уродливыми и заметно вымученными – похожими на буквы человека, крайне неопытного в письме. Я пишу от имени Хальданара.