«Вы – предатель, - пишу я. – Это известно мне и моим друзьям снаружи. Не хочу, чтобы это стал известно всем. Хочу стать вашим другом. Хальданар из Предгорья».
Перечитав послание, я остаюсь довольной. Теперь нужно успешно подбросить его Владыке.
Эпизод я наблюдаю комаром. Сижу у Хальданара на рукаве, и наблюдаю.
Владыка пригласил его на прогулку. Они бредут по линии песка, а море блаженно шуршит рядом. Шуршит, как будто засыпает. Волны выглядят маслянисто-томными от заката.
Владыка – тощий старичок крошечного роста – семеняще переставляет свои маленькие ножки, а Хальданар перенапрягается в попытках не бежать вперед. Он не умеет ходить настолько медленно, но очень старается из приличий. Тоненькое личико Владыки, напоминающее мордочку высушенного насекомого, пыжится и морщится в тревожных думах. Этот старик перепуган до предела, но в нем немало достоинства, питающего его здравомыслие. Некоторое время прогулка происходит в молчании, а потом его голос, похожий на изможденный хрип, без выражения спрашивает:
- Чего ты хочешь?
Хальданар тоже напуган. Он ведь умный, хоть и бесхитростный. Его фигура слишком скромна для приватных променадов с главой духовенства Гор, и у этого променада не может не быть чрезвычайной, выходящей за пределы естественности, причины. Он сразу привязал сюда меня, выходящую за пределы мирской естественности, и те гадкие для него сведения о Владыке, которые я ему недавно принесла. Хальданар понимает, что он теперь соприкасаем с грязнейшим скандалом и отвратительнейшим преступлением – помощью врагу в разгроме Зодвинга. Если бы он не гнал меня погаными тряпками, мы написали бы записку вместе, но сотрудничать он не желает, и потому потерян в темноте. Услышанный вопрос «чего ты хочешь» он переадресовывает мне.
Я хочу вызволить Эйрика. Ты же догадаешься, правда?
Хальданар догадывается и скрипит зубами. Они с Владыкой стоят друг напротив друга, погрузив ступни в нежный песок, и каждый ждет от другого некого движения, которое сделает ситуацию проще.
Хальданар взмашистым жестом почесывает спину меж лопаток. Его кольнуло чувством, будто кто-то издали целится в него из лука. Владыка обливается едким потом на свежем ветерке, воображая себе толпу озверелых горожан, рвущую его на части.
- Хочешь быть моим другом? – выкрикивает Владыка спонтанно, без мыслительной подготовки. Слова точно выкашливаются из его запавшего беззубого рта. – Будь! – он хлопает себя ладонью по груди. – Будь моим самым дорогим соратником, Хальданар из Предгорья! – в его хрипящем голосе проскальзывает слеза. – Будь моим сыном, честью моей, кровью моей, тылом моим. Не правой рукой, а второй головой! Вторым моим сердцем!
Он так дико боится ненависти толпы, что готов искренне, чистой душой полюбить Хальданара, хранящего его гадкую тайну. Ничего в этот миг не пожалел бы он для грубого лесного чужака, украдкой озирающегося в нелепых поисках целящегося лучника.
От тревожного неуюта Хальданара отвлекает гнев. Его хотят купить, да с таким пафосным апломбом, словно он, Хальданар, ждал всю жизнь сего великоценного дара. Ему вдруг хочется сдавить ладонями тонкую шею еще недавно почтенного старца, а теперь – недостойного и скверного старикашки. Ему хочется бросить в морщинистое лицо хлесткие и пакостные слова, прожечь ядом вопиюще презрительного взора, но, вместо этого, его сдвинутые брови раздвигаются, а напряженные губы четко и ровно говорят:
- Хочу.
Колонна света ниспускается на Владыку, и вроде бы чуть приподнимает всю фигуру над песком – это расправляется сгорбленный, сжатый его стан. Его мутные блеклые глаза наполняются мечущимися жидкими искорками. «Спасен?» - думает он с робкой благостью, и, даже не умея читать мысли, Хальданар наливается брезгливостью, как зрелым соком.
- Хочу быть главным жрецом, - говорит Хальданар простенько, будто заказывает пирог в корчме. – Хочу на ваше место, а вы чтоб были моим советником. Правой рукой, второй головой, и всей этой дрянью, что вы там бубнили.
Сказав это, он не выдерживает, и делает поворот вокруг себя. Меж лопаток у него зудит и вздрагивает, а на слове «бубнили» там рвануло резкой болью. Внутри я посмеиваюсь от злорадства. Если бы не гнал он меня погаными тряпками, знал бы сейчас, что ему ничего не грозит. Несуществующие подельники за стенами обители, деля с ним знание, прикрывают его паникующую спину.
Владыка щурится на него недоверчиво, предположив издевку. Деревенский простак, чужеземец и почти незнакомец возглавит духовенство Гор? Что за вздорные фантазии? Это глупо даже как шутка.
- О чем ты толкуешь?.. – бормочет он растерянно. – Я не понимаю…
Хальданар делает отрывистый шаг в его сторону, и тот отступает двумя жалкими прыжками. Белая туника всплескивается золотым отражением заката.
- Умрешь, как ненавистный предатель, или как славный наставник молодого приемника, - говорит Хальданар мирно, без соответствия грозному выпаду. – Думай, старик.
Категорично развернувшись, он шагает прочь – обратным путем, лицом к горам, а не к солнцу. Босые ноги проваливаются в податливый песок, и поступь выглядит не так внушительно, как могла бы, шествуй он по мощеной площади в подкованных сапогах. В голове у него кутерьма, челюсть двигается внутренними рьяными словами. Очевидная слабость Владыки дала ему дерзости; он осознал, что пылким и смятенным переговорам не место там, где можно все решить выстрелом в спину. Он окреп и вдохновился, вспыхнул алчной злобой. «Я сам его убью, - думает он с жаром, шевеля челюстью. – Пусть только назовет меня приемником». Его длинная тень скоро дотянется до нависшей впереди скалы. «В наших деревнях, - думает он ожесточенно, – недостойного жреца заменяют новым. Я его заменю, и проведу Укоренение. Я вскрою ему горло, и смою кровью грязь. Смою грязь!» Чувства бурлят и вздымаются в нем, как кипящее вино. Он идет очень быстро, почти несется, помогая себе рубящими взмахами рук. Белая туника всплескивается золотым отражением заката. «А чем я плох?! – думает он. – Почему не я?! Я буду служить богу гор».
- Я буду служить тебе, бог гор! – кричит он, остановившись, и задрав голову на массив скалы. – Понял ты?!
Он устал, как от деревенских чувственных плясок, но экстаз гулянки гонит его продолжать пляс. «Латаль, мерзавка, - думает он. – Этого ты хотела? Чтобы были почести, власть чтобы была. Таскать тюки в порту ты не хотела. Грузчик тебе не нужен был».
Пустынный берег шелестит прибоем, а уставший Хальданар сидит у кромки, полоща полы туники в зеленоватой пене. Его лицо больше не играет; оно застыло, как то одинокое облако на розовом горизонте. «За что ты Перьеносца любишь? – думает он, и мысль сникшая, как будто сверху вниз. – Ничтожный клоп рядом со мной». Мягкие волны подступают и отступают, как зыбкое и ненадежное удовольствие. «За развратность и жажду наживы любишь? – блекло спрашивает он меня, ничуть не сомневаясь, что я рядом. – За глаза черные и зубы белые? За то, что унижаться умеет?» Крошечный крабик выкапывается из влажного песка, и глядит на него хмуро. Хальданар бессознательно тянется к нему пальцем. Крабик отводит насупленный взор, и вновь закапывается в песок.
- Если со мной что сделают, ты будешь виновата, - говорит Хальданар равнодушно. – И если не сделают – тоже ты будешь виновата. Если я стану Владыкой, у них будет пьяный Владыка, потому что я из-за тебя всегда пьяный. Я бы даже свою деревню не бросил, если бы не ты. Был бы сейчас мертв, как моя деревня.
Хмурый крабик является снова, и Хальданар снова тянет к нему бессознательный палец.
Глубокой ночью в келье Хальданара кружат многоголосые храпы, сопения, скрипы кроватей. Звуки двух рядов келий вьются по коридору, и собираются здесь. На них можно не обращать внимания, отвлекший, но я почему-то обращаю внимание только на них. Звуки совокупления жреца с учеником недавно выдохлись, и мне стало чуть легче. Ученик прокрался к лестнице мимо нашей шторки, убежденный в том, что никем не замечен. До его посвящения остались считанные дни. Он уже почти чувствует себя жрецом, и полностью чувствует себя важным, нужным и любимым. Он счастлив.