- Не реви, - грубо бросает Хальданар. – Тебе нельзя больше здесь жить. Посмотри на себя – сиськи скоро вырастут, как у Доротеи. Какой из тебя будет мальчишка?
Сквозь туман она думает о том, чтобы обнять его колени и просить-просить-просить, но не решается. Эта идея кажется удачной ее содрогающемуся разуму, и не хватает ей всего лишь капли смелости. Мне все реже и реже бывает жаль людей, а вот ее сейчас жаль. Она такая мелкая во всех смыслах, и всю жизнь лишь катится туда, куда ее пнет ветер.
- Не реви, - повторяет Хальданар еще грубее. – А то выпорю.
У него в шкафу таится роскошный гибкий прут – на случай, если потребуется наказать недостаточно почтительного и усердного ученика, не вставая с места. Тэсса обрывает рев, одним махом затыкая скважины. Она однажды испробовала этот прут, и больше не хочет.
- Иди, собирайся, - велит Хальданар чуть мягче. – Выезжаете с рассветом.
Она вытирает нос рукавом, трагично кивает, и возвращается туда, откуда пришла. Я принимаю свой стандартный облик, и теперь отлично умещаюсь на стуле.
- Не в Зодвинг же ее гнать, - бормочет Хальданар понуро. – Несчастная оборванка на улицах совсем загнется. А тебе как раз нужна служанка - дочки городничих не путешествуют без служанок. Наряди ее в платье и причеши, а то больно уж она страшненькая.
Я ухмыляюсь укоризненно, и говорю с тихой печалью:
- Девчонка влюблена в тебя, а ты к ней так.
Он искренне удивлен.
- Чего? Влюблена? Что за ерунда?
- Какой же ты чурбан, Владыка, - посмеиваюсь я. - Тебе надо в самое ухо крикнуть, чтобы ты услышал.
Он залпом допивает отвар, и отставляет кружку.
- Чепуха это все, - говорит он с какой-то кромешной усталостью, почти с измождением, и на миг сжимает виски ладонями. – Кто кого любит – совсем не важно. Хлеб важен, море, война, власть. Страх важен, боги важны, и снова хлеб. А любовь неважна. Она ничего не решает.
- Говоришь, а сам не веришь…
- Латаль, - обрывает он меня. – Я пообещал городничему сберечь его дочку не ради того, чтобы он стал моим должником, а ради того, чтобы тебя спровадить. Чихать я хотел на политиканов этих, на влияние и прочее дерьмо. Я просто хочу, чтобы тебя рядом не было. И тогда, когда тебя не будет, мне политиканы и дерьмо станут интересны, и гильдия моя, и Поросенок, и боги, и книги. Ты просто уезжай, пожалуйста, Латаль, не мочаль меня больше. Я больше не хочу видеть тебя во всех мошках, птицах, крабах; хочу твердо знать, что ты далеко. Я с ума сойду, если ты останешься здесь, но не со мной.
Да понимаю я все, незачем распинаться. И понимаю, что, стоит мне уехать, ты будешь сходить с ума от того, что эти мошки, птицы и крабы – точно не я.
- Сможешь о Тэссе позаботиться? – спрашивает он после паузы, и вновь потирает виски.
Он рано встал, утомился за день, и давно хочет спать. И, конечно, не уснет до самого солнца.
Я улыбаюсь, указывая подбородком на дверцу в смежную комнатку.
- Она подслушивает, - говорю добродушно.
Он гневно хлопает ладонью по колену, восклицая:
- Вот паршивка!
Тэсса отскакивает от дверцы по ту сторону, и кидается упаковывать туники с сандалиями. У нее всего две первых, и одна пара вторых.
- Можно, я останусь с тобой до утра, Хальданар? – спрашиваю спокойно, а он предсказуемо сжимает зубы и мотает головой.
И разваливается в своем кресле, откидываясь на спинку, будто собирается вздремнуть.
- Я про Венавию вообще не слыхал, пока здесь не поселился, - говорит он задумчиво. – Пока здешние уроки не послушал, карты не поразглядывал. Я вообще много нового здесь узнал. Развился, облагородился. Ты меня из глухой деревни вывела, от гнева леса спасла, сюда толкнула. Спасибо тебе.
- Эй, ты со мной не прощайся, - я смеюсь, хотя чуть не плачу.
Он слегка смущен.
- Это так, на случай, если меня Поросенок прибьет, или кто из чинуш, или плардовцы. Неправильно это, когда для тебя что-то сделали, а ты спасибо не сказал.
Ладно, все, я начинаю плакать, и это значит, что пора уходить.
- До свиданья, Хальданар, - выдавливаю из себя, и оборачиваюсь комаром, который плакать не умеет.
- До свиданья, Латаль, - выдавливает он в ответ.
А Тэсса жмется ухом к двери, и ей не совестно.
Я сделала себе зарубку, что люди не будут решать за сущность, а сама позволила Хальданару решить за себя. Какая-то я бесхребетная и непоследовательная сущность.
Вопреки моему предсказанию, он сразу лег и заснул, и проспал почти до полудня. Когда он проснулся, мы уже уехали далеко.
Наш обоз тянется, как нить из распускающегося полотна. Вереница телег, перемещаемых мулами, нагружена железом, алмазами, медью, золотом. Мы везем врагу такие богатства, что даже мне - созданию, не привязанному ко всяким материальностям - немного не по себе. Кроме того, мы везем меня – ценную заложницу. Сопровождающие – возницы, погонщики, охрана – сочувствуют мне, вздыхают украдкой. Доротея не слишком симпатична внешне, но она положительный человек, ее любят. И уж конечно она куда положительнее меня.
Днями мы трясемся на телеге под навесом, ночами лежим на земле под звездами. Путь неблизкий, можно и натрястись, и належаться всласть. Тэсса вечно ревет, и меня это изрядно утомляет. Поначалу мне было жаль ее, потом вместо жалости пришло раздражение. Какая же ты сопливая малявка, ужас! Вот уж великое счастье – прислуживать грубияну, который считает тебя страшненькой, и может выпороть в любой момент. Нашла, из-за чего в соплях тонуть, дура.
Справедливости ради, она действительно страшненькая. Я подарила ей платье и яркие заколки для волос (снова выполнила волю Хальданара!), но это не помогло. Она все такая же тощая, синюшно-бледная и кривоногая, и метка помилованного каторжника на щеке жестоко уродует ее. Тэсса станет красивой, только если научится перекидываться, как я.
Эйрик рад ей. Их объединяет метка, и он доволен, что у нее все благополучно. Свое чувство он пытается скрывать, но скрыть чувство от сущности – задача маловыполнимая. Он почти не разговаривает с ней, не садится рядом, и даже лишний раз не смотрит в ее сторону – опасается разозлить меня. Ревновать к малявке было бы смешно, но мне нравится его настрой. В Пларде рядом с нами появятся женщины, и ему стоит потренироваться вести себя с ними - то есть, потренироваться игнорировать их.
Колесо отвалилось перед самым Плардом, в нескольких часах пути. Обоз встал среди леса – внутри массивно-разлапистой тенистой громадины, где стволы деревьев могли бы быть домами, будь они полыми под своей корой. Дорога здесь узкая и кочкастая, с подъемами и спусками. Телега с оружием получила увечье на колдобине; несколько ящиков вывалилось наземь, раскололось, выпотрошилось соломой и уважаемыми зодвингскими клинками. Пока телегу ремонтируют, мы с Эйриком стоим над разбитыми ящиками, и любуемся художественным смертоносным железом.
- Тебе надо поучиться обращаться с таким, - говорю я. – Вдруг пригодится.
Он равнодушно жмет плечами.
- Зачем? Я все равно не смогу ударить человека лезвием. Это не мое.
- А если потребуется защищаться?
- Побегу.
- А если потребуется защищать кого-то?
- Побежим вместе.
И все-таки ему стоило бы поучиться. Воителем не станет, конечно, но хоть выглядеть будет чуть внушительнее - не таким уязвимым. Сейчас он выглядит так, будто ему любое уличное хулиганье может навалять, и это, в любом случае, не очень хорошо.
Утомленный народ снует туда-сюда, сидит по обочинам, пьет отвары из бутылей, сплевывает под ноги. Тэссы нигде не видно. Может, отошла за кустики по нужде, или просто разминается. Вечереет в чаще быстро, даже стремительно. Честно говоря, хотелось бы скорее разобраться с поломкой, доползти до города, и отдохнуть в цивилизации. Мы уже долго едем, и я уже долго толстая, и тяжелые складки моего тела уже давно не ароматные. Да тут у нас никто не ароматный.
Птиц в густых кронах – тучи, а насекомых – тучи туч. На висячей ветке гусеницей возникает Минэль. Она начинает говорить со мной, и я забываю о ванне. Не до ванны становится вдруг.