- Что такое? – сразу спрашивает Эйрик, моментально ловящий все перемены моих настроений, даже если их не отражает облик. – Ты встревожена?
- Впереди засада, - шепотом отзываюсь я. – Если бы не поломка, нас бы уже разнесли.
Он напрягается, но без уверенности.
- Точно? – шепотом сомневается он. – У нас плардовские знамена. Кто осмелится сунуться к нам?
Знамена-то плардовские, а охрана не очень. Охрана скудновата – об этом я подумала еще перед отправкой.
- Венавийцы решили пободаться, - бормочу в свои растрепанные пышные волосы. – Обратились к наемникам. Сорвут поставку врагу, плеснут масла в отношения двух городов, а сами в стороне. Вот гадство!
Выпавший груз возвращен на место, поломка почти устранена. Вот-вот двинемся дальше.
- Нельзя ехать, Эйрик, - нервничаю я, хватая его за руку и отпуская, хватая и отпуская.
Зрение находит сухого невысокого мужчину с улыбчивым морщинистым лицом – начальника нашего каравана. Он стоит поблизости, куря длинную папиросу и почесывая комариные укусы, и я, подобрав подол, весьма резво для своих объемов направляюсь к нему.
- Господин Бруст, - окрикиваю на ходу. – Я должна вам что-то сказать.
Он перестает почесываться, распрямляется передо мной. Его взгляд, как всегда, улыбается, и против его воли цепляется за мои лохматенькие усики.
- Говорите, дорогая Доротея, - дружелюбно отвечает он, выдохнув дым в сторону.
Я приближаюсь к его уху, и сообщаю аккуратно:
- Впереди ждет засада. Не просто бандиты, а обученные наемники, и их вдвое больше, чем нас. Прошу, послушайте меня.
Бруст таращится на усы вопреки всякому желанию, а пепел с папиросы падает ему на сапог.
- Откуда вы знаете? – резонно спрашивает он, и я в тупике.
- Э-э, - я блею беспомощно. - У меня предчувствие.
Основательным усилием он заглядывает мне в глаза, и уверяет с теплотой:
- Дитя мое, все будет хорошо. Мы почти добрались, и скоро сможем отдохнуть…
Чего? Дитя? Это я-то?
Мой очевидный испуг не оставляет равнодушным его доброе сердце.
- У нас достаточно солдат, - говорит он терпеливо, наступая на окурок. – Вам нечего бояться, Доротея.
Я громко хлопаю себя по бедрам, катясь к отчаянию, и бессильно бормочу:
- Они все скоро будут мертвы. Мы все скоро будем мертвы.
- Чепуха…
- Отправьте разведчиков! – я перебиваю его вскриком, и он начинает раздражаться.
- Мы скоро двинемся, займите ваше место, дорогая, - рекомендует он прохладнее, и лезет за новой папиросой.
Осознав, что ничего не добьюсь от него, я возвращаюсь к Эйрику, перемежая шаги ругательствами.
«Что мне делать? – молчаливо спрашиваю у Минэль. – Я могу стать тигром, медведем, ядовитой змеей, но этого мало. Мне не спасти караван».
«Твоя малявка вскрывает себе вены за деревьями, - отзывается подруга в моем разуме. – Можешь спасти ее».
Этого еще не хватало! Идиотка! Я сама ее убью, вот прямо сейчас!
- Останови их! – кричу я Эйрику, и тяжко, переваливаясь и сотрясаясь, бегу туда, где Тэсса сидит на земле с ножом в руке.
Пропав из поля зрения людей, я становлюсь кошкой, и мчу сквозь кусты с кошачьей прытью. Малявку я вскоре нахожу на краю небольшого овражка, в который свешивается лес. Она корчится в рыданиях, и пилит себе запястье, не решаясь сделать настоящие порезы. Кровь чуть-чуть сочится, и до смертельного исхода тут еще полночи пилить. Я становлюсь человеком, грузно плюхаюсь на колени рядом, и осторожно забираю нож.
- Тэсса, - выдыхаю с облегчением, обнимая ее свободной рукой. – Ты – самое никчемное существо под этим небом.
Она ныряет лицом мне в грудь, и там ревет дурниной, а я глажу ее по спине, и мысленно ругаю Хальданара. Ему надоело с ней возиться, и он подсунул ее мне. Я ж так люблю возиться с никчемными существами!
Суровый смешок Минэль возникает во мне, отвлекая. «Он у тебя задорный» - говорит она.
Со зверской мордой отрываю от своей груди конвульсирующую Тэссу.
- Отсидись здесь, - швыряю ей, и быстролапой кошкой мчу к возлюбленному нашему обозу.
А там…
Эйрик держит зодвингский кортик, стащенный из ящика, у горла Бруста. Горсть солдат либо стынет с обнаженными мечами, либо незаметно тянется к ним. Один делает нелепую попытку вытянуть из-за спины арбалет, и Эйрик рявкает ему:
- Нет!
О, как он пылает! Он просто истекает лавой! Поза напружинена, голос вибрирует, на лице – гримаса огненного зверя. Я еще не видела его таким.
- Просто разверни обоз, - страстно приказывает он Брусту. – Поедем другой дорогой.
Бруст немеет на дрожащих ногах, серея кожей с каждым мигом.
- Хорошо, - хрипит он. – Ладно.
Он хрипит слишком тихо – мало кто слышит его. Эйрик слышит, и я тоже, а солдат, что вырастает за ними – нет.
- Сзади! - ору я рвано, а получается кошачий взвизг, потому что я забыла обернуться Доротеей.
Солдат бьет Эйрика ногой под колени, и тот с ошеломленным охом обрушивается на траву. Кортик вываливается из его ладони, и теряется где-то.
«Латаль, - зовет меня тревожный голос подруги. – Головорезы здесь».
А я уже сама поняла – за миг до свиста стрелы, за два мига до падения одного из наших охранников. За три мига до падения другого. За четыре – до общей суматохи.
Наши люди не видят лучников – те за деревьями, в кронах, зарослях, тенях. Наши животные паникуют и рвутся на волю. Стрелы пронзают местность, кося людей и животных, как нереальный убийственный дождь. Крики такие, что я не слышу Минэль в себе, а, может быть, она просто молчит. Эйрик ползет под телегу. Многие ползут под телеги, но немногие доползают. Бруст лежит на земле со стрелой в переносице; его лицо, обычно полное мира, искажено мраком. Я жмусь кошкой в кустах, не представляя, что могла бы сейчас сделать, и притихшая Минэль тоже не представляет. Венавийские наемники ждали нас дальше по дороге, а потом их разведчик сообщил о поломке, и они решили больше не ждать. А Минэль была в Мире, а не в Межмирье, и потому не заметила этого. Она не могла увидеть смену их плана, сидя гусеницей на ветке – точно так же, как я не могла. И теперь, в общем-то, все это очень похоже на серьезные неприятности.
========== 15. ==========
В наступившем покое монотонные люди в капюшонах и масках обступают обоз. Они колют тех, кто трепыхается на земле; добивают раненых животных и пересчитывают уцелевших. Заглядывают под телеги, выволакивают найденных, и добивают их. Я сижу в кустах, Эйрик лежит под телегой, и мы смотрим друг на друга, как бессильные дурачки.
«Бессмысленно, - отзывается Минэль на мой молчаливый зов. – Два самых свирепых волка не справятся с таким количеством вооруженных людей».
И я соглашаюсь с ней.
«Здесь все потеряно, - продолжает она, и повторяет: - Бессмысленно».
Вот уж не пой, дорогая. Обоз потерян, унизительное равновесие между Плардом и Зодвингом потеряно, а Эйрик еще не потерян. Его тащат за ноги из-под телеги, а я оборачиваюсь маленькой девочкой – темненькой и кучерявенькой, с восхитительно белыми зубами.
- Не убиваете моего братишку! – кричу я, выбегая из кустов, и вскидывая ручонки в мольбе. – Пожалуйста, не убивайте моего братишку!
Мои ножки спотыкаются на кочках, цепляются за траву. Я реву в лучших традициях Тэссы, и это дается мне невероятно легко. Хотелось бы мне сказать, что я довольно талантливая сущность, но этот рев слишком искренний, чтобы быть игрой. Он вообще не игра.
Монотонно серый человек замирает над Эйриком, размышляет секунду, и со злой досадой скрывает в ножнах меч.
- Ребенок, - бурчит он, и повторяет громче, для всех: - Здесь ребенок.
Он бредово пробует загородить собой тела, будто я не сидела все это время в кустах, и не видела бойню.
- Вот дерьмо, - цедит он. – Зачем она здесь?
Я кидаюсь к Эйрику, трясу его за рубаху. Он лежит животом на земле, приподнявшись на локте; левая ладонь у него сквозит стрелой. Он узнал меня, конечно, но сомневается, что я помогу.
Нас окружают другие серые люди без лиц, наблюдая слегка растерянно. Они не ожидали маленьких детей, для них это осложнение. Эти люди – не отморозки, они просто заняты войной. Той, за которую им платят деньги, а если бы не деньги, то и войн бы не было.