Когда наемники вернулись в кончившийся лагерь, был скандал. Был очень громкий и злой скандал, и это немудрено. Пока они, как болваны, выгуливали в лесу жреца, несметные богатства уехали прочь. Более того, даже награды за работу они теперь не получат. Один капюшон в ярости ударил Клеменс по лицу, и теперь оно у нее разбито под слоем грязи. В отличие от вздутых мозолей на ладонях, это ее не беспокоит: руки в хозяйстве гораздо важнее, нежели лицо. Двое капюшонов, поругавшись и попинав пни, отправились восвояси, рассчитывая догнать наследивший обоз, а третий уселся над убитым братом, и принялся горевать. Я жду, когда он догадается помочь Клеменс с захоронением, но эта мысль пока не приходит ему в голову.
Тэсса во сне выбирает фартук – желтый веселый, или коричневый удобный. Она часто что-либо выбирает во сне. Нарезать морковь кубиками или соломкой. Сначала подмести пол, или сначала выполоскать половики. Поехать на базар с соседкой сегодня, или съездить одной завтра. Столько сложных решений постоянно требует принятия! Эх, Тэсса. Ты станешь намного старше, хорошо прибавишь в росте, и очень хорошо – в весе, но все равно навсегда останешься малявкой.
Жрец завершил все манипуляции, и теперь пассивно наблюдает за каплями в трубках. Фляжковидные бутыли почти пусты, а я зачем-то замечаю, что у жреца красивые глаза – прозрачные и глубокие, как коллекционные коричневые топазы. Даже в избалованном драгоценностями Зодвинге эти камни считаются атрибутами пижонства. Когда бег капель по трубкам завершается, косматый когтистый человек бережно освобождает вены, перетягивает их повязками, и встает в медвежий рост.
- Чем будете платить? – спрашивает он, не глядя ни на кого.
Голос у него гулкий, словно летящий из узкого тоннеля.
Чумазая Клеменс с чумазым топором замирает в растерянности. У них с мужем был небольшой кошель с монетами, но его пришлось отдать разбушевавшимся капюшонам, чтобы хоть как-то их заткнуть. Жрец расправляет сгорбленные плечи, и недовольно подбоченивается.
- Вам нечем, - догадливо гудит он, и хмурится так, что от человеческого в нем остаются одни лишь штаны.
Маменька сожрет его без соли, если он не принесет с работы денег. От мысли об этом он почти готов вообще не возвращаться.
- Возьми меня, - звучит бодрое предложение со стороны соснового молодняка. – Служанкой или женой – как хочешь.
Если муж небогат, разница между служанкой и женой только в том, что жене, кроме прочего, придется еще и рожать детей. Эта дурацкая мысль оттеснила мысль более злободневную – Тэсса хочет покинуть меня!
- Чушь, - отрезаю я жестко, насколько позволяет детский голосок. То есть, на самом деле я отрезаю капризно.
Тэсса встает прямо передо мной, подбочениваясь по примеру жреца.
- А разве я тебя спрашивала? – выдает она холодно.
А ведь она настроена серьезно. Она немного понаблюдала за жрецом в перерывах между снами и фартуками, и что-то увидела в нем. Она неким чудом, волшебным девичьи чутьем увидела то же, что естественным образом увидела я: жрец – хороший человек. У него отзывчивое сердце и светлый разум, и своей бытовой беспомощностью он с легкостью исполнит ее заветную мечту – даст ей возможность хозяйствовать и служить. Хальданар-то от ее даров грубо отмахнулся.
- Для жены мелковата, а в служанки возьму, - гудит жрец, расслабляясь и ссутуливаясь. – Как подрастешь чуть, может и женюсь.
Он выглядит спокойным, ну внутри ликует, благоухает и цветет. Вот же оно – его спасенье от маменьки! Ни единого дня он больше не проживет с ней под одной крышей!
Малявка вскидывает в небо торжествующий взор – как будто победила.
- Прощай, Латаль, - говорит она легко.
- Угу, - бурчу я натужно.
Она целует Эйрика в лоб с теплотой и лучшими пожеланиями, сухо кивает мне, глядя в сторону, и они со жрецом удаляются - неторопливо, но уверенно и бодро. Забавная парочка, похожая на зайца и медведя, взявшихся за лапы.
Клеменс, не охарактеризовавшая поступок Тэссы ни единой мыслью, продолжает ковырять железкой рыхлую почву, а я стою без толку, гляжу на полосато-рябую стену стволов, и чувствую себя уязвленной.
========== 17. ==========
Зал белый, как зимняя сказка. Местная публика никогда не видела снега, поэтому пышное слепящее убранство видится им сказкой облачной. Все, что не из белого мрамора, задрапировано белым шелком; пламя свечей задрапировано белыми колпаками. Блюда с нарезанными фруктами и ягодным желе задрапированы взбитыми сливками. Густыми дымными клубами покачиваются охапки из метелок верты - мелких белых цветочков, очень похожих на таволгу, но пахнущих не медом, а чем-то свежим, как морозное утро. Танцы гостей, облаченных в белое, похожи на метель под тысячекратным увеличением. О, я мечтала попасть на этот бал – день Пларда, день заложения первого камня, день рождения Жемчужины Предгорья, празднование которого в высших кругах затмевает празднование всего прочего вместе взятого. Здесь ливни конфетти из драгоценной бумаги, фонтаны вин, созвездия бриллиантов. Готовясь к празднику, дамы за полгода начинают купаться в петрушке и лимоне, пытаясь отбелить кожу, и прячутся от малейшего солнца, как от глаза злой ведьмы. Здесь, в белокаменном дворце городничего, я должна была кружиться в айсберге восхитительного платья, но кружусь в сосульке восхитительной брючной тройки. Я – в облике секретаря суда, а сам он сейчас – в облике аморальном, развлекается в компании маленького нежного мальчика, роль которого взяла на себя Минэль. Секретарь Верховного Суда Пларда – господин серьезный и толковый, слов на ветер не бросающий, в экзальтированном поведении не замеченный, разумный и почтенный донельзя – поэтому я выбрала его. Я танцую с артисткой – женой банкира, которая знает меня как обезьянку по имени Изильгина и что-то там еще Четвертая. Она очень чуткая и парящая, танцевать с ней – сплошное удовольствие. Но голос у нее жутко противный. Это не было бы столь очевидно, разговаривай она ровно и степенно, но ведь она постоянно восклицает и подвизгивает! Сочетание темперамента и связок неудачно до боли, но это не единственная причина, по которой я не хочу ее слушать. Я пришла на этот бал для того, чтобы говорить.
- Так не бывает, - говорю я, - чтобы из грязи – сразу на верхушку. Без иномирной помощи – никак.
Я звучу весомо, убедительно, потому что секретарь Верховного Суда Пларда всегда звучит именно так. Он не распускает сплетни, не сгущает краски, не старается выглядеть интереснее, и не треплется ради самого процесса треплежа. Для артистки его слова – это проверенная информация из официального источника.
- Его поддерживают силы свыше. Сам бог власти покровительствует ему.
И ведь я тоже не сгущаю краски, и совсем не вру! Бог власти действительно покровительствует Хальданару. Все люди Предгорья и Гор должны знать об этом, и неизменно помнить. Слава его должна лететь и липнуть подобно конфетти, которым набиты наши прически и складки одежд. Элита Пларда должна быть готова благоговейно склониться, когда он войдет в город в своих белых, как сей бал, одеждах. Тем более что для этого требуется самая малость – впрыснуть идею его исключительности в несколько наиболее податливых голов, а дальше дело покатится само.
Клеменс не остается со мной наедине, не поворачивается спиной. Я не хотела раскрывать перед ней свою суть – знала, что ей это будет неприятно. Практичные венавийцы не слишком религиозны – они больше полагаются на свои руки, умения и усилия. Я представляюсь ей неким бесенком – существом вздорным, подозрительным, и для человеческого мира противоестественным. Она не доверяет мне, не относится всерьез, и отказывается дружить. Мне жаль, что я не сущность земледелия или торговли. Может, тогда ей было бы проще полюбить меня.
Она хотела вернуться в общину, но практичность победила. Здесь, с нами, она может быть куда полезнее, чем там. Мы – игла, впивающаяся под ноготь войны. Ну, или намеренная впиться. Или желающая. А Клеменс, кстати, умеет изготавливать яды, что скорее пригодится нам, нежели нет.
Она нашла хижину недалеко от северной стены Пларда – домик брошенный, но, по всем признакам, не слишком давно. Здесь крепкие стены и крыша, занавески не истлели, солома в тюфяках не сгнила. Мы подняли пыльные львиные шкуры с пола, тщательно выполоскали их в реке, прожарили на солнце, и сдобрили ими тюфяки. Постели получились почти элитные. Над окнами и проемами Клеменс развесила пучки душистых трав, призванных ароматизировать влетающий воздух, и добавлять уюта. Я не большая любительница деверенско-лесного шика, но этот домик мне мил. С удовольствием я возвращаюсь сюда после каждого сеанса продвижения нашего Владыки в привилегированные массы, целую напряженные губы Эйрика, и пью чудесный ягодный отвар, приготовленный венавийкой. Этот напиток так хорош, что мне даже хочется как-нибудь сделать его самостоятельно, чтобы дружелюбно угостить им ее.