- Где носило тебя? – шипит он, порывисто обернувшись на шаги.
Вошедший Одеос виновато склоняет голову.
- Прости, Владыка, - говорит смиренно. – Виноват.
Он пришел без задержек, и знает об этом, но чувства Владыки находят отклик в его преданном нутре. Аккуратно забрав опасную бритву из скованной руки, он усаживает Хальданара на табурет у столика, и приступает к процедуре.
Одеос похорошел. С лица исчезла простоватость ученика, усугубленная жаждой сана. Он – на своем месте, и это видно. Его любимый жрец остался в обители, и долгую дорогу до Пларда он тосковал и маялся, но в городе воспрянул духом. Их помпезную процессию встречали с шумом и пылью, как надлежит встречать процессию из легенд. Мы с Эйриком не напрасно пели песни великому Ставленнику на протяжении девяти активных лун.
- Они тебя любят, господин, - говорит он, бережно покрывая пеной напряженные щеки и подбородок. – Они тебя ждали.
Эти слова совсем не бодрят Хальданара, основной страх которого именно в том, чтобы не оправдать ожиданий. Его старый учитель не поехал с ним, и не в ком ему искать дельных рекомендаций и поддержки. Старик Миродар сослался на слабое здоровье, не благоволящее путешествиям, но мы понимаем, что причина в другом. Просто здесь искусители его и обманщики, стыд и позор, причина падения Зодвинга, и причина падения его самого, что того хуже.
Белоснежные одежды Одеоса идеально сочетаются с белоснежной купальней. Он – дома, хотя еще не догадывается об этом. Мы все здесь – дома. И его любимого жреца мы сюда переселим – уже скоро.
- Свиненка видно? – хмуро спрашивает Хальданар, и Одеос жестом просит его помолчать, чтобы обошлось без порезов.
Бывшего заместителя пришлось взять с собой, ибо нет ему доверия. Лучше пусть будет рядом, чем свинячит в Зодвинге, вдали и без контроля. И да, здесь, среди блистательных плотоядных чужаков, он непременно соблазнится возможностями низвергнуть Владыку, проявит, наконец, себя, будет пойман за руку, и с чистой совестью уничтожен. Эту пыль давно пора стряхнуть с ног, но дома она все никак не давала повода.
- Мы присматриваем за ним, господин, - отвечает Одеос.
«Расслабься, - молчаливо говорю ему я. – Сама присмотрю».
Вода в мраморной ванне, больше похожей на купель, уже начала остывать, но так даже приятнее – день очень жаркий. Хальданар погружается в нее, и я невольно вспоминаю, как подглядывала за его купанием сразу по прибытии в горы. В этот раз он не планирует фантазировать обо мне, балуясь ладонью – и не только потому, что не один. Он вообще стал слишком мало думать обо мне, и это мне не вполне по нраву.
Высочайшую встречу, призванную начать историю будущих объединенных земель, проводят в парке перед дворцом. Вместо стен здесь – колоннады с двух сторон, вместо пола – широкая дорожка, вымощенная мрамором стандартного плардовского цвета. В конце пути – долгого, как здешнее лето – два идентичных трона, один из которых занят хозяином, а второй – ждет гостя. Пространство между колоннами заполнено людьми, похожими на айсберги в своих жреческих одеждах; расплавленный воздух заполнен сущностями. Воздух дрожит от жара, и струящиеся тела сущностей в нем почти невидимы для человеческих глаз, залитых диким солнцем и едким потом. Полчища слуг бога власти собрались там, где им самое место и самое время. Хальданар стоит в начале пути, ожидая торжественного музыкального сопровождения, а за его спиной – свита из девятерых зодвингских жрецов. Оркестр, размещенный на большой веранде, ожидает сигнала дирижера, торопливо вытирающего лоб батистовым платком.
- Если я споткнусь, прирежь меня сразу, - мрачно шепчет Хальданар Одеосу, таящему за правым плечом. – Раньше, чем я сам пойму позор…
Тот только мягко усмехается в ответ, не желая в сотый раз повторять своему тревожному Владыке банальность, что все будет хорошо.
Музыка грохается на парк подобно булыжникам, выпавшим из опрокинутого ведра, и Хальданар вздрагивает, как будто один из камней попал ему прямо по темечку.
- Все будет хорошо, - шепчет Одеос, на миг прильнув к его уху, потому что если не прильнуть, словам не выжить в звуках духовного марша.
Путь – долгий, как здешнее лето - начинает покоряться степенным шагам десяти пар ног, а в конце пути местный Владыка величественно поднимает зад с сиденья, чтобы приветствовать почетнейшего гостя стоя. Свидетели по краям дорожки дышат через раз, путаясь в предположениях о том, какое диво явит им таинственный Ставленник, а сам человек-легенда, дабы абстрагироваться от ситуации, считает свои шаги, подозрительным образом уж несколько раз досчитав до двенадцати.
Встретившись на невысоком постаменте у тронов, два Владыки взаимоприветствуются четырехкратным поцелуем. Хальданару это не мило – ему приятнее подставлять для лобызания свою умасленную длань. К этому ритуалу он уже привык, проникся с той же легкостью, с которой проникался атрибутами всех своих прошлых жизненных этапов. Сталкиваться с коллегами-ровнями ему пока не доводилось, и церемониальный четырехкратный поцелуй пришлось репетировать все с тем же Одеосом, который посмеивался украдкой над смущенной неуклюжестью господина. Оркестр умолкает, и становится слышно, как поют сущности, прикидывающиеся птицами. Я никем не прикидываюсь – лежу в тени под гостевым троном, льну к теплому граниту, такая же приметная, как гребешок ряби на озере.
- Правду ли толкуют люди, - вопрошает местный Владыка, - что дорогу в наш город вам освещало два солнца – одно днем, другое ночью, и что в каждом поселении, возникающем на пролегающем пути, на час открывались гейзеры с парным молоком?
Дяденька похож на гриб-боровик – приземистый и крепкий, с вдумчивым взглядом больших карих глаз, с почти лысой головой под расшитой жемчугами митрой. Он не молод и не стар, не добр и не зол, не умен и не глуп, а Хальданар в облачении, в точности повторяющем его собственное, представляется ему чем-то захватывающим, как приключение.
- Людям правда – что песок в сандалиях, - отвечает Хальданар с дружелюбием. – Сами же знаете, ваше мудрейшество, сами же – человек.
Его ноги в ремешках из светлой кожи были бы прямо перед моим лицом, будь я созданием из плоти, имеющим лицо. Его мантия течет с плеч на подножный камень, как водопады с парным молоком, соседствующие с гейзерами. А легион прислуги уже активно накрывает столы в тенистых беседках за колоннадами, и очень скоро официальная часть мероприятия перейдет в неофициальную. И да здравствует пирушка!
Ночь очень душная. Неподвижная и концентрированная, как пересыхающий пруд с морской водой. Мы с Хальданаром стоим возле открытого окна, которое кажется закрытым – настолько тихо за ним. Я – блондинистая девица в голубом платье, он – статный мужчина в белой тунике. Его грубое лицо выглядит усталым и удовлетворенным – он в целом доволен встречей. И особенно доволен тем, что она позади. Проем в стене широкий, как пять окон, слитых воедино. По нашу сторону проема – светло и липко, по другую – темно и липко. Пахнет высохшей травой, нагретым камнем и перезрелыми фруктами. Тихо так, будто мир отгородился ватным барьером. Сердце Хальданара сокращается ровно, как у спящего.
- Ты просто не видел, сколько там было сущностей бога власти, - отвечаю я на его невысказанные сомнения. – А сущностей бога войны – ни одной!
- И что это значит? – он поворачивает голову ко мне, но смотрит мимо.
Его взгляд чуть затуманен жарой, вином и утомлением, а мысли и слова звучат немного растянуто.
- Что мы на верном пути, - поясняю терпеливо. – Этот визит – самое правильное, что ты сделал в жизни, дорогой друг! После отплытия на украденной мною лодке, конечно. Правильнее того решения не может быть ничего.
Когда я пришла к нему после пира, он встретил меня, как встречают закат. Как нечто естественное и нейтральное, что непременно придет в установленный час. Он не раздевался и не ложился, а сидел в кресле в углу, и смотрел на дверь. Будто через дверь я должна явиться. Я явилась по-другому – сменив на облик человека облик мотылька. «Угу» - поприветствовал тогда меня Хальданар.