- Давай-ка шустрей, - говорю громче. – Если я встану торопить тебя, ты сам уж вовек не встанешь.
Внутри меня – хохот, но внешне я держусь. Беленсиан поднимается в полной растерянности, и робко укладывается на бочок рядом со мной. Теснота вопиюща, он свисает с края тюфяка, и я придерживаю его напряженное тело своей тяжелой рукой. Я люблю быть маленькой, юркой и неприметной, но и в том, чтобы быть пугающе крупной и мощной, есть своя прелесть. Я прижимаю его спину к своей груди, и с восторгом ощущаю его жизнь. Я чувствую тепло и пульсации, а еще запах – непонятный, но чудный и волнующий. Я улыбаюсь, замечая, что мое собственное сердце бьется сильнее, мои пульсации – выражены и ритмичны. Сущности не способны испытывать это, потому что у них нет сердца.
Я улыбаюсь, наслаждаясь переживаниями, но горячее недовольство Хальданара тоже во мне. Он переживает бессильную злость и болезненную гадливость, и скребет каменный пол давно не стрижеными ногтями. Он ревнует, и это добавляет мне удовольствия. Я рада, что мы попали в тюрьму, едва прибыв в город.
Я рада, но кое-что вдруг пугает меня. Некая активность под животом, которой я не знавала прежде. Мои верзильи щеки заливает густая розовая краска смущения, а Беленсиан мечтает исчезнуть и не существовать. То твердое, что толстым колом торчит у меня пониже живота, упирается ему пониже спины, и он был бы не прочь усилием воли обернуться в прах и разлететься, лишь бы удрать из моих чугунных тисков. Мой внутренний хохот разбавляет и гасит розовую краску щек. Мне немного тревожно, но все равно я рада, что мы попали в тюрьму, едва прибыв в город.
Утром нас отпустили. Никто так и не пришел развеять скуку – нас не обругали, не отдубасили и не облили помоями. После тюремной камеры городской воздух кажется не таким смрадным, как вчера после леса и реки. Сдержанно попрощавшись, Беленсиан направляется в одну сторону, а мы с Хальданаром – в другую. Экскрементов, мусора и мух на улицах будто бы стало поменьше.
- Могла бы с ним пойти, - бурчит Хальданар с сухим гневом. – Ты ж хотела, небось, чего ж не пошла?
Я улыбаюсь, и говорю своим рычаще-хрюкающим голосом, напоминающим свирепый храп:
- Мне не нравится спать одной. А ты со мной на тюфяке не поместился бы.
Он ускоряет шаг, не замечая того.
- Минэль сказала, - продолжаю незатейливо, - что люди дурно пахнут. Но мне нравится, как пахнете вы двое. Непонятно, чем. Чем-то уютным и будоражащим враз. Чем-то, к чему хочется близиться, тянуться, льнуть…
Хальданар обрывает шаг, не замечая того, бьет себя ладонью по лбу и тихо стонет.
- Латаль, не говори мне это, - требует он сквозь зубы. – Если хочешь льнуть к мужикам и нюхать их – в путь, но без меня. – Он осекается, и бьет себя по лбу другой ладонью. – Ты же просто издеваешься, гадкий дух! Ты же это нарочно! Чего смеешься?!
Он отмахивается от меня, и вновь шагает мимо высоких домов с пологими крышами, с ветхими ставнями на узких окнах. Встречные прохожие огибают его, а идущие следом не могут обогнать.
- Пойдем, найдем работу и жилье, - говорит он спокойнее, сбив пламя. – И перекинься в кого-то другого, а то я тебя боюсь.
Я выискиваю укромный уголок, где можно сменить облик без зрителей, но пока не нахожу.
========== 5. ==========
Я работаю грузчиком в порту. В городе кипит торговля, кораблей очень много, работы очень много. День за днем я перемещаю с места на место мешки сахара, ящики специй, бочки вина, рулоны тканей, тюки шерсти, коробки посуды, косметики, книг, декоративных диковин. Работа тяжелая, но мне не тяжело в обличии чудовищного гиганта с мускулами, которых хватило бы на трех обычных гигантов. Для меня это больше похоже на подвижную игру, чем на труд.
Я собиралась стать кельнершей в кабаке, но Хальданар был против. Ему нравится, что сейчас на меня не посмотрит ни один мужчина, и ни одна женщина тоже. У меня свирепое лицо, из выступающей нижней челюсти наружу торчат длинные зубы. Когда я подаю голос, затихают даже пьяные матросы. Я не ношу рубаху, чтобы все видели, что моим торсом можно валить дубы. Когда мы с Хальданаром входим в харчевни, нам уступают столы и обслуживают вне очереди. В ночлежках нам уступают койки. Когда все спят, я оборачиваюсь кошкой, и ложусь ему на грудь. С утра и до ночи я – верзила, быть которым удобно и выгодно.
Порт – как город в городе. Здесь больше жизни, чем в остальных районах Пларда, больше риска, грязи и тягот. Здесь есть деньги, но маленькие и трудные по сравнению с теми, что Хальданар мог бы зарабатывать обязанностями жреца. Он мог бы с достоинством ступать по улицам в белой мантии, служить при храме, где снабжают мягкой постелью и богатыми яствами, мог бы вести душевные беседы с ищущими его мудрого слова, купаться в почете на праздниках. Один вечер торжества в зажиточной семье дал бы ему больший заработок, чем две недели ежедневного грубого труда в порту. Но он не хочет. У него все время болит спина, а ладони покрыты многослойными мозолями, потому что на содранных мозолях сразу образуются новые. К ночи он так утомлен, что даже не замечает, как я прихожу к нему спать. Мы почти не проводим время вместе, и это печалит обоих, но он твердо решил, что больше не жрец. Если бы служение богам состояло лишь из благословения младенцев, свадебных церемоний, прощаний с умершими старцами и бесед с мающимися душами, он бы вернулся к ремеслу, но ритуалы с жертвоприношениями – неотъемлемую часть профессии – он отринул навек. Он пообещал себе, что более не убьет ни одного невинного, и ради выполнения обещания грузит ящики и бочки в порту.
Мне не нравится эта жизнь. Я хочу красивый дом с садом, хочу гулять по лесу, купаться в реке и в море, карабкаться по деревьям, точить когти о пни, нежиться в чистой ароматной постели. Хочу слушать музыку и разговаривать с приятными людьми, и чтобы приятные люди чесали мне шейку и гладили холку. Хочу носить платье из нежной дорогой ткани, и играть в догонялки с босыми мальчишками. Хочу, чтобы Хальданар целовал мою кожу и перебирал волосы, и чтобы в догонялках я была самой быстрой. А вместо этого я имею то, что имею.
Чтобы хоть как-то развлекать себя, я хожу в кабак по вечерам, пью ром и рассказываю забулдыгам о том, как участвовала в сражениях в горном Зодвинге. Я могу сочинить себе любую биографию, наполнив ее правдоподобными подробностями, а про вояку сочиняю потому, что люди любят вояк. Мужчины окружают меня за столом, угощают ромом, хлопают по плечу. Женщины проявляют ко мне интерес, несмотря на то, что я весьма некрасива лицом и незатейлива манерами. Я вещаю про жаркие битвы и славные победы, показываю шрамы, которыми специально обзавожусь при принятии облика. Я забавляюсь так несколько вечеров, а потом это приедается, и я просто шатаюсь по грязным соленым кварталам, полным пьяных матросов и работяг, проституток, кошек, крыс, воров и нищих.
Однажды я встречаю Беленсиана. Он стоит на большом ящике, вокруг него горят факелы, а перед ним – публика, жаждущая забав. Чтобы привлечь к себе больше внимания, он выглядит еще чуднее, чем в лесу. У него выбеленное пшеничной мукой лицо, губы покрашены углем, а вокруг глаз – пятна свекольного сока. В проколотых ноздрях покачивается кольцо с колокольчиком. Вместо перьев в его волосах торчат длинные тонкие ножи, а белки глаз натерты зернышками до пугающе кровавого цвета. Он громко, экспрессивно рассказывает о том, как в будущем люди будут летать по небу на огромных сферах, наполненных горячим дымом, как смогут погружаться на дно моря в громадных стеклянных бутылях, как корабли станут плавать без парусов и гребцов, изрыгая пламя, дым и искры. Почти никто из публики не верит ему, но народу хочется сказок и фантазий. Одна женщина выходит вперед, и робко спрашивает, смогут ли люди двигать облака, когда начнут летать на шаре. Она приехала в Плард из общины земледельцев, и ее интересуют дожди. Всегда помня, что мед продавать выгоднее, чем деготь, Беленсиан без раздумий отвечает, что можно будет не только двигать тучи, но и создавать их, когда нужен дождь, и уничтожать, когда нужно солнце, и менять так, чтобы избежать грозы и града. Женщине нравится ответ, и она кладет в корзинку прорицателя половину мятного пряника. Одну половину она съела вчера, а вторую хотела сохранить до выходного дня, но сейчас решила, что обойдется без пряника в выходной.