К главе 2
О НОВОМ
Каждый день жизни – новый. Наступает новое утро, новый день, новый вечер для всего существующего, непрерывно изменяющегося. В древности люди каждое утро молили Солнце взойти. Гераклит был прав, считая, что «солнце каждый день новое». На Солнце каждый миг происходят грандиозные процессы, влияния которых на планету Земля тоже грандиозны. Но их часто не ринимаем за нечто на нас влияющее, не замечаем. Даже кажется, что все наступающее уже было, хотя вчерашнего, прошедшего не вернуть, не восстановить. Происходят необратимые изменения, и что-то минует безвозвратно. Мир устойчиво неустойчив, изменчиво постоянен, постоянно изменчив, находится в непрестанном движении с процессами «умирания» отжившего и «рождения» нового. В древности восточные мыслители рассуждали о Дао – всеобщем законе возникновения нового, исчезновения и «вселения» (вхождения) нового в старое, которое само незаметно для себя рождает новое. Новое возникает. К возникшему (появившемуся новому) некоторая часть прежнего «приобщается», но становится другой. Аристотель писал, что вечно новое постоянно.
Категория «новое» входила в учение иудейско- христианских религий, положивших предел времени концом света и новой жизни после смерти человека. Новое выступало как наступившее возвращение уже завершенного, потерянного или отчужденного «предельного». Символом «возвращения» являлся в древности мифический образ птицы Феникс, сжигающей себя и вновь возрождающейся. «Возрождение» встречалось в представлениях о мировом пожаре: Огонь Зевса пожирал мир, а затем Огонь вновь порождал его.
Под новым подразумевают нечто вновь возникшее, например, рождение потомства – неповторимо повторяющего предков. Само рождение понималось не только как воспроизведение жизни, но и творчество нового. Каждый новый год чем-то похож на прошедший, который неповторим. Новое выступает «повторяемостью неповторимого» в циклах развития.
Принципиально иной тип нового – ранее не бывшие явления и процессы природы. Новое в этом случае – нечто неповторимое. Г. Гегель писал, что новое нечто появляется из себя, из моментов внутреннего, еще не вступившего в наличное бытие. В наличном бытие вызревает веер возможностей проявления нового, и неизвестно какая из возможностей обратится реальностью. А. Бергсон отрезал себе путь к раскрытию объективности появления «нового» введением финальности как окончательности статуирования жестко определенной конечной целью, вместо того, чтобы видеть в ней целеустремленность человеческой воли, которая ищет в открывающихся возможностях будущего свое собственное «куда» и «зачем». «Новое» понимается как «предельное», где новизна достигает почти своего триумфа в силу тотального прыжка из всего прежнего, но прыжка к прекращающейся новизне или «идентичности». Он считал, что то, что кажется новым, исходит от внутреннего напора, представляющего собой развитие, дающего последовательность или непрерывность взаимного проникновения во времени, несводимого к рядоположенности в пространстве.
Понятие нового у А.Бергсона противоположно понятию повторение, а зачастую оказывается оборотной стороной механистического однообразия. Повторение приписывается каждому моменту жизни без исключения и вследствие этого утрачивает свою ценность. Сама длительность существования предмета, представленного как длящийся процесс, основывается на его постоянном изменении, происходящем якобы потому, что при действительно измененном состоянии начало и конец оказались бы неразличимыми, объективно совпадали, и, вещь, таким образом, утратила свою длительность. «Новое» он объяснял не через скачки, его диалектику, последующие результаты, а всегда лишь через противопоставление механицизму, через бессодержательное вовлечение жизненного порыва в себя и для себя.
Э. Блох считал, что извечная метафизическая теория витальности в конечном счете добивается одного лишь упоения постоянным, ради самого себя самого повторяемым требованием перемены направления. И вследствие этого возникает не кривая подъема, восхваляемая Бергсоном, а зигзаг, в котором – при громогласном противопоставлении однообразию – проступает лишь фигура хаоса. У Бергсона новизна есть мода, а жизненный порыв есть созерцание, которое с усилием воспроизводит два наиболее существенных свойства «нового»: возможность и финальность. Возможность выступает лишь проекцией, которая «вновь возникающее» направляет на «прошлое в возможности. Только еще зарождающееся «новое» мыслится как «бывшее возможным». «Возможное» – это действительное плюс духовный акт, который опрокидывает образ этого действительного в прошлое, как только оно возникает. (59. 283)