– Правда? – сочувственно улыбнулся Джек. – Как-нибудь вы обязательно мне об этом расскажете.
– Конечно.
– А сейчас как вы? – спросил он.
Эшлин замялась. Такие вещи не очень принято обсуждать с шефом, но, с другой стороны, какая разница? Плевать на все…
– Мне очень грустно.
– Это естественно. Разрыв с любимым человеком, потеря подруги.
– Дело не только в этом, – попыталась Эшлин объяснить переполнявшую ее печаль. – Мне из-за целого мира грустно.
И посмотрела на Джека. Небось думает, что она чокнутая.
– Продолжайте, – мягко попросил он.
– Я вижу во всем только грустное. Повсюду. Все мы ходячие подранки, весь род человеческий.
– Weltschmerz, – сказал Джек.
– Аминь, – равнодушно откликнулась Эшлин.
– Нет, – негромко рассмеялся он. – Weltschmerz. Это по-немецки «мировая скорбь».
– Так для этого даже специальное слово есть?
Она понимала, что не с нею первой такое происходит. Вот и у мамы было. Но если уж для ее чувства изобрели особое слово, значит, оно знакомо очень многим. Это утешало. Джек зашуршал белым бумажным пакетом.
– Я… тут принес кое-что.
– Что? Я же не больна. Просто все это так унизительно!
– Нет, я принес вам суши. Эшлин вздрогнула.
– Вы что, издеваетесь?
– Нет! Мне показалось, что тогда, в редакции, вам было интересно.
Эшлин по-прежнему молчала, и Джек героически продолжал:
– Я подумал, вдруг вам понравится. Ничего страшного там нет, даже сырой рыбы. Все абсолютно вегетарианское – огурцы, авокадо, немножко крабов… Такой набор суши для начинающих. Я бы вам показал, как их есть…
Но, наткнувшись на недоверие Эшлин, Джек пошел на попятный.
– Ладно, я принес, а вы делайте с ними что хотите. Надеюсь, вам уже лучше. Увидимся в понедельник.
Только он ушел, в гостиную ввалились Джой с Тедом.
– Что в пакете?
– Суши.
– Суши?! Ерунда какая.
И опасливо, будто к источнику радиации, подошли к белому бумажному мешочку.
– Можно посмотреть? – наконец спросил Тед.
– Как хочешь, – пожала плечами Эшлин.
Тед достал из мешка черную лаковую коробочку и зачарованно уставился на уложенные аккуратными рядками рисовые свертки.
– Не думала, что это так выглядит, – проронила Джой.
– А тут что еще? – ткнул Тед в маленький флакончик.
– Соевый соус, – вяло пояснила Эшлин.
– А это? – заглянул он под крышку плоского лотка из пенопласта.
– Маринованный имбирь.
– А это? – показал он на комочек зеленой пасты.
– Забыла, как называется, – с неохотой созналась Эшлин, – но оно очень острое.
Еще пять минут полюбовавшись на эту красоту, Тед взял быка за рога.
– Попробую-ка я. Эшлин передернулась.
– Вот это, кажется, с огурцом. – Он сунул в рот рисовый комочек. – Так, теперь ломтик имбиря, чтобы очистить нёбо, а теперь…
– Ты все не так делаешь, – сердито сказала Эшлин.
– Тогда покажи, как надо.
58
Клода резво вскочила от тихого стука в окно. Ее переполняло счастье. Он пришел, он здесь. Порхнула в прихожую, отперла дверь.
– Петухи кукарекают ночью, – отчеканил Маркус.
– Тс-с-с. – Клода театрально прижала палец к губам, но и Маркус, и она все равно тряслись от смеха.
– Спят? – шепотом спросил Маркус.
– Спят.
– Аллилуйя! – Он тут же забыл о необходимости соблюдать тишину. – Теперь я могу делать с тобой все, что захочу.
Он вошел в квартиру, схватил Клоду в охапку и принялся раздевать, хохоча и то и дело натыкаясь на вешалку для верхней одежды.
– Пойдем в гостиную, – позвала Клода.
– А я хочу здесь, – капризно заявил Маркус. – На резиновых сапогах и школьных портфелях.
– Ты что, нельзя!
Он сделал такое обиженное лицо, что Клода покатилась со смеху.
– Вылитый Крейг.
Тогда он еще больше выпятил нижнюю губу, и Клода совсем зашлась от хохота.
– Нет, правда, – прошептала она, – что, если кому-нибудь из них приспичит ночью пойти пописать, а мы тут сливаемся в экстазе на полу в прихожей? Быстро, быстро в гостиную!
Маркус послушно подобрал с пола рубашку и последовал за ней.
– Сразу вспоминаю, как был подростком. Все эти прятки, оглядки… Очень возбуждает.
Дилан застращал Клоду угрозами лишить ее опеки над детьми, поэтому она твердо решила, что видеть ее в постели с Маркусом Молли и Крейг не должны. Но всю неделю Маркус горел на работе, так что дневные встречи пришлось отменить, и осталось единственное доступное для свидания время – пока Молли и Крейг спят. Что составляло примерно минут двадцать в день.