Пока хозяина дома не было, я поняла, что выпущенная ранее убойная доза адреналина начала сдавать позиции. Пульсирующая боль в ноге стала усиливаться и возрастать с каждым выдохом.
Смотреть на щиколотку было невозможно. Мне казалось, я вижу там только кровавое месиво с осколками костей и порванными сухожилиями.
Всё с тем же хмурым видом, в гостиную вернулся Матвей. Он нёс в руках небольшой белый чемоданчик и медицинскую пеленку, которую сразу подложил мне под ногу.
— Не ной, — бросил он строго. Вынул из чемоданчика какие-то бутылочки, вату, тюбики с мазями.
Потянулся к стеллажу у дивана и взял с него лампу на ножке, свет которой направил ровно на раненную щиколотку. Будто настоящую операционную развернул. Даже медицинские перчатки надел.
— Нормально всё, — заключил он, наконец. — Только кожу ободрала. Видимо, догадалась руками в землю упереться. Хотя, скорее всего, потянула.
Я машинально посмотрела на ладони и увидела, что они грязные. Будто я землю рыла.
Видимо, инстинкт самосохранения, всё же, у меня имеется.
Кот, очевидно, ведомый любопытством, запрыгнул на спинку дивана и теперь уже они оба, вместе с хозяином, разглядывали мою щиколотку.
— Не надо, — затряслась я, когда Матвей, сидящий на корточках у дивана, открыл какую-то бутылочку и занёс её над раной, намереваясь что-то из неё вылить.
— Это перекись, — пояснил он, посмотрев на меня, как на ненормальную
— Всё равно, не надо. Вы сказали, что я просто там что-то ободрала. Само пройдёт.
— Само, так само, — пожал он равнодушно плечами и начал обратно наворачивать на бутылочку крышечку. — Тогда пиздуй в Тихоновскую хату и жди, когда там само всё пройдёт. Мне дохлая девка в хате не нужна.
— Почему дохлая?
— Потому что в ране грязь, занозы, потом всё начнёт гноиться без обработки, потом заражение крови и… дохлая девка. Так что иди-ка ты, Сонька, к себе.
— Постойте! — вскрикнула я, поймав руку мужчины, которой он собрался убрать бутылочку обратно в чемоданчик. — Делайте. Только не больно делайте, ладно?
— А это как получится, — хмыкнул Матвей и вернул внимание ране, как и бутылочку, которую снова открыл. — Отвернись и не смотри. Так легче должно быть.
Чувствуя, что моё лицо опухло от слёз, которые я выплакала на заборе, вися головой вниз, я вновь отвернулась к стене для более тщательного изучения обоев. Обняла одну из диванных подушек и впилась в неё ногтями.
Что-то холодное полилось на рану.
— Прикольная шипучка, да, Ржавый? — как-то по-детски произнес мужчина.
Посмотрев боковым зрением на кота, я увидела, что и он тоже с интересом разглядывает всё происходящее с моей ногой.
Любопытство меня победило. Я опустила взгляд на рану и увидела облако кровавой пены, в котором утопала моя щиколотка.
— Перекись, — коротко пояснил Матвей. Достал из чемоданчика ватные диски и пинцет. — Вот сейчас будет неприятно. Буду вынимать занозы. Постарайся не дергаться.
Он заглянул мне в глаза.
Откуда в этом человеке столько хладнокровия?! Может, он хирург?
— Постараюсь, — кивнула я, уже начав плакать.
— Дёрнешься — привяжу к дивану и вставлю в рот кляп. Без шуток.
— Я не дёрнусь. Честно.
Обняв покрепче подушку, я коротким кивком дала понять, что готова к предстоящей операции.
Матвей сосредоточил всё своё суровое внимание на ноге, поднёс к ране пинцет и что-то подцепил. Через секунду я увидела, как он начал вытягивать из кожи длиннющую деревяшку. Целое, мать его, полено!
А дальше всё, как в тумане.
Я не знаю, как это произошло, но очнулась я тогда, когда поняла, что обнимаю уже не подушку и крепкую мужскую шею. И не просто обнимаю, а кусаю его за затылок.
— Ржавый, ты её этой хуйне научил? — невозмутимо поинтересовался Матвей у своего кота.
— Простите. Я сама не поняла, как это сделала.
Я быстро разомкнула объятия, отпрянула обратно к спинке дивана и отёрла губы от вкуса мужских волос.
— Значит, будем связывать. И кляп, — заключил Матвей и вышел из гостиной. Через несколько секунд вернулся с каким-то маленьким деревянным бруском в руке и протянул его мне. — Зубами зажми. Поиграем в полевой госпиталь.
— Зачем его прикусывать?
— Чтобы отвлечься от боли и язык не откусить. Прикусывай, — с его командирским тоном хотелось поспорить, но я послушно положила брусок в рот и как собака сжала челюстями. Мужчина посмотрел на меня и, кажется, в его глазах я заметила искорки веселья. — Не зря ты, Ржавый, эту палку с улицы притащил.
В это же мгновение я выплюнула брусок и шлёпнула по плечу смеющегося Матвея, который вяло уклонился от моего удара.