— С красивой фигурой, — ответил Матвей, нисколько не смутившись.
А вот я засмущалась адски под его прямым взглядом. Так и застыла с недожеванной картошкой за краснеющими щеками.
Он раздевает меня взглядом, или мне это только кажется?
Ладони вспотели, сердце зачастило в груди. Стало душно, хотя ещё совсем недавно я ловила себя на мысли, что в доме становится холоднее.
И это меня отец планировал выдать замуж?!
Да если бы мой муж посмотрел на меня таким же взглядом в закрытой комнате в первую брачную ночь, то меня вынесли из той комнаты вперед так и не раздвинутыми ногами через пару минут.
Ужас какой!
— Отомри уже. И жуй, — усмехнулся Матвей, наконец, перестав на меня смотреть. — Чем займёмся, когда пожрём? Спать ещё рано. В картишки?
— На раздевание которые?
— Можно и просто на желание. А ты играть-то хоть умеешь?
— В покер. Папа научил.
— Фигасе! — брови Матвея удивленно взметнулись. — А в «Дурака» молодёжь нынче не учат играть?
— Папа говорит, что «Дурак» — игра для дураков.
— Да ваш папенька охуел, София.
— Ну… — повела я плечами. — В некотором роде.
— Опять придётся тебя чему-то учить? — вздохнул мужчина.
— Вы обречены примерно до утра.
— А дальше что?
— Домой вернусь. К Тихону.
— Ну, если к Тихону, то ладно. А-то такой аттракцион пропадёт…
Глава 24
— Раздевайся.
— Может, вы хотя бы карты раздадите?
— А говоришь, что в «Дурака» не умеешь, — хмыкнул Матвей. Перетасовал карты и поочередно раздал. По шесть карт каждому. Достал козырь — червовую даму, и положил на неё поперёк колоду. — В общих чертах я тебе объяснил. Давай, теперь на практике. Первая игра тренировочная, потом я загоню тебя в долги.
— Я бы на вашем месте не была столь уверена. В покер я играю лучше папы. Не думаю, что ваш «Дурак» сложнее, — как и Матвей, я взяла карты в руку веером и обнаружила, что половина веера — козыри. Неплохое начало.
Мы расположились на полу в гостиной.
Я так плотно поела картошечки, что даже дышать тяжело. Думала, не смогу сесть в позу лотоса, но смогла. Правда, пришлось предварительно завернуться в плед и между ногами устроить парочку диванных подушек. Зато причинное место, так и не увидевшее сегодня трусов, осталось прикрытым.
Светильник, которым мы пользовались на кухне, разрядился. Был ещё один, но Матвей оставил его на экстренный случай. Ибо ночью может случиться всякое, особенно учитывая тот факт, что в его доме на ночь остаюсь я. Поэтому мы сидели в окружении свечей. Ни каких-то ароматических или просто красивых, а самых обыкновенных — белых и высоких. Касаться и даже смотреть в их сторону мне было категорически запрещено. Матвей сам их расставил по бокам от нас и сам поджёг. С одной стороны мы похожи на двух сатанистов во время какого-нибудь ритуала, но, с другой стороны, с ними уютнее. Особенно, когда слышишь, какой за окном свирепый ветер и как над домом грохочет гром.
— Погнали. Ходи, — коротко велел Матвей.
— Так, — задумавшись, я прикусила нижнюю губу и пробубнила для себя недавние слова Матвея. — Начать с тех карт, что попроще. Вот так.
Я положила между нами семерку крести. Кот с высоты дивана, на котором он единолично расположился, оценивающе посмотрел на карту сонными глазами, а затем выжидающе на своего хозяина.
Без какого-либо напряга, будто играя левой пяткой, Матвей положил на мою карту… десятку крести.
— Какие-нибудь десятки есть? У нас подкидной «Дурак».
— Подкидной? — переспросила я, нахмурившись. — Это типа…? — я жестами показала будто что-то подкидываю. Кот и Матвей молча переглянулись. — Не надо обсуждать с котом, что и без карт понятно, кто тут дура. Я первый раз, вообще-то!
— Смотри-ка, — усмехнулся мужчина. — Лучше меня оскорбление для себя сформировала. Хвалю. В подкидного — значит, что ты можешь подкинуть мне ещё картишек, но только тем номиналом, что есть сейчас на игровом поле. Андерстэнд?
— Натюрлих.
— Ну, так есть чё, нет?
— А козырную можно?
— Если не жалко.
— Жалко, конечно.
— Тогда бита?
— Абьюз в этой игре тоже предусмотрен?
— «Бита» говорят тогда, когда все карты отбиты и добавить нечего. А если ты продолжишь цепляться к словам, то будешь бита по-настоящему.
— Вы этого не сделаете, — произнесла я пренебрежительно и заглянула в темные мужские глаза. Яркими огоньками в них отражались свечи. На губах, обрамленных щетиной, появилась странная полуулыбка, от которой одновременно стало не по себе и по коже пустились мурашки.