— Не надо её есть! Надо её похоронить!
— У меня нет такой маленькой коробки из-под обуви. Ржавый, жри давай!
Словно реально поняв, что я ему сказал, кот преспокойно опустил башку, взял мышь обратно в пасть и начал жевать. Два-три жевка и мышь исчезла в его бездонном пузе.
Сонька на моих плечах начала рыдать.
— Я уже к ней привыкла! — ревела она в моё плечо. — Я ей даже кусочек сыра у комода оставила.
— Ржавый и его, скорее всего, сожрал. Так что не бойся, не прокиснет твой сыр.
— Она же живая!
— Уже нет, — прозвучало, конечно, цинично. Но правда, она такая. — Всё, хорош реветь. Пойдём ко мне. Успокоишься, пожрём и рыбой займёмся. Может, печенье к ужину сделаем.
Глава 40
Наверное, я долго терпела и храбрилась, раз сожженное печенье легко и непринужденно довело меня до слёз.
Всего за минуту, глядя на дымящееся печенье, я для себя выяснила, что я устала и на самом деле не верю в свои способности вообще. Ни уют в доме, ни огород, ни другие бытовые деревенские дела мне неподвластны. Всё, что мной делается — жалкие попытки выжить и существовать. Если бы не деньги отца, то я даже с этим минимум справиться не смогла бы. Уже давно умерла бы от голода на какой-нибудь автобусной остановке.
Наверное, пора закончить всё это и переехать в квартиру какого-нибудь города. Там, среди тысячи людей и затеряться будет проще, нежели здесь среди сотни, где уже наверняка каждый обо мне знает.
Да и, в принципе, логично менять местоположение почаще, чтобы не засекли. На данный момент, возвращаться к папе, поджав хвост, я не хочу. Но, чует моя задница, придётся.
Я привела себя в порядок, умыла лицо, поправила платье, которое купила сегодня специально для того, чтобы выглядеть лучше для Матвея.
Чисто девчачий каприз. Увидела его среди других вещей, висящих на вешалках вдоль стены, и купила. Отдельно взяла ремешок, ибо без него платье смахивает на бабкин халат.
Во дворе у Матвея уже дымился мангал. Ржавый развалился на поленнице и лениво наблюдал за хозяином, который суетил, перенося продукты из дома на стол в беседке.
— О! Ты вовремя, — улыбнулся мне Матвей, когда я робко вошла в беседку. Остановил внимание на моём лице и коротко усмехнулся. — Ну и шнобель ты себе наревела.
— Красиво всё, — буркнула я, но нос за кончиками пальцев спрятала.
— Так я и не говорил, что некрасиво. Сейчас принесу нож и газеты. Будешь разделывать рыбу. Я пока маринад буду готовить.
Матвей ушёл и быстро вернулся с кипой газет и ножом.
— Я не умею рыбу разделывать. А где она, вообще?
— Кстати, принеси. У крыльца в белом бидоне.
Бидон? Ху из бидон?
— Ладно, — ответила я неуверенно и пошла к крыльцу дома. К счастью, там была только белая пластиковая ёмкость с черным ремешком и зеленой крышкой. Очевидно, эта штука и является бидоном.
Пока я несла его до беседки, было что-то внутри него подёргивалось. А ещё пахло. И пахло, почему-то, не только рыбой, но ещё будто огурцами.
— Ставь, — Матвей кивнул на стол, а сам в это время ловко затачивал нож. Я стояла рядом и следила за его чёткими движениями. Он выглядел так мужественно с холодным оружием в руках. И ещё этот сосредоточенный на деле взгляд… — Что? — спросил он вдруг, глянув на меня.
— Ты красивый, — ответила я тут же.
Матвей качнул головой и коротко хохотнул. Мне показалось, или он реально смутился?
— Хорош пиздеть, — выронил он нарочито строго, но улыбка на его губах говорила о том, что комплимент ему понравился. — Давай, чисти рыбу.
— Я, правда, не умею. Покажи мне на одной рыбке, как это делается, а дальше я сама.
— Нихрена сложного. Берешь рыбу, — Матвей, не глядя, взял большую рыбу из бидона. — Кладёшь на газету хвостом к рабочей руке и счищаешь чешую.
Матвей бесстрашно взял рыбу за голову и начал уверенно счищать чешую. Временами мне казалось, что рыба подаёт какие-то признаки жизни, но, скорее всего, она приходила в движение, потому что вдоль неё проходилось острие ножа. Вряд ли она живая без воды.
— Чешую убрала, вспорола брюхо, вытащила кишки, отдала их коту, — на этом этапе к моему горлу подступила тошнота. А Матвей продолжал дело палача легко и непринужденно. — И помыла рыбу. Вода, ты знаешь, где. А дальше я с маринадом и углями. Поняла?
— Угу. Понятно, — я брезгливо морщилась, но понимала, что смогу с этим справиться. Но вдруг очищенная Матвеем рыба дёрнулась. Я вскрикнула, выбежала из беседки и глазами, полными ужаса, смотрела на то, как рыба, оставшаяся уже без чешу и кишок, слегка подрагивала на газете и даже шевелила жабрами. — Она живая?! Как это возможно?!