— По поводу? — папа даже не пытался посмотреть в мою сторону. Он предпочел уставиться в окно и смотреть в сад.
— По поводу меня и Матвея.
Очень важно сейчас оставаться хладнокровной и не поддаваться эмоциям. Нужно вести себя, как папа, который всегда выглядит так, будто ему на всё плевать.
— Твой Матвей может валить на все четыре стороны, — сухо отрезал папа и вновь пригубился к чашке с кофе.
— А я?
— А с тобой будет отдельный разговор.
— То есть, ты опять всё решишь за меня? — запас хладнокровия у меня явно был меньше, чем у папы, судя по тому, что прямо сейчас я захотела повысить голос и топнуть ногой под столом.
Папа шумно вздохнул, опустил руку с чашкой и долго устанавливал её по центру блюдца.
— Я готов тебя выслушать, но окончательное решение я… мы примем вместе. Чего ты хочешь? Тезисно.
— Я хочу, чтобы ты не преследовал ни меня, ни Матвея. Я хочу перевестись в другой университет, желательно, связанный со строительством или сельским хозяйством. И ещё я хочу, папа, чтобы ты слушал меня и слышал. Или хотя бы давал мне шанс проявить себя. Обещаю, я не подведу.
Я видела, с каким усилием папа стиснул челюсти. Если бы не расстояние, на котором мы сидели, я точно могла бы слышать скрежет его зубов.
— По поводу Матвея я всё уже сказал? Он может валить, куда хочет. Никто его преследовать не станет. Даю тебе своё слово. По поводу университета… кхм-кхм, — папа покрутил чашку на блюдце. — Я подумаю. Я и сам вижу, что с финансами ты не дружишь. Но в новом университете будешь учиться без моего покровительства. Какие оценки заработаешь, те и получишь. Я спонсировать твой новый диплом не буду. Смотрю, ты хочешь настоящей взрослой жизни, вот её ты и получишь. Я пальцем не шевельну, чтобы тебе помочь. Я тебя послушал и услышал. Что-то ещё, дочка? — папа вопросительно, но с укоризной посмотрел на меня.
— Я хочу забрать Жасмин. Ты поможешь мне?
Папа едва слышно выругался себе под нос, резко откинулся на высокую спину своего стула, почти трона, и поджал губы.
— Нет, — сказал он твердо через несколько секунд. — У Жасмин своя семья, свой муж, она сама решит уходить ей или нет.
— А если он её не отпускает? Мама сказала, что её бьёт муж. Тот самый муж, папа, под которого ты её подложил. У тебя ничего внутри не ёкает и не болит от того, что ты сделал?
— Это. Чужая. Семья, — папа кончиком указательного пальца вдавливал слова в край стола. — И никто из нас в неё не полезет. Жасмин и Герман сами решат, когда и как им разойтись. Я понятно объясняю?
Я хотела вспылить, взорваться, швырнуть в него чем-нибудь потяжелее, но мамины едва слышные слова охладили мой пыл.
— Я хочу развестись с тобой, — сказала она тихо, но уверенно.
Папа застыл на маме взглядом. Я смотрела на них обоих и пыталась понять, что я сейчас чувствую.
Наверное, понимание того, что это было неизбежно. Будь я младше, воспротивилась бы маминым словам, но сейчас я, кажется, понимала, что это только к лучшему.
— Не многовато ли на сегодня судьбоносных решений? — вопросил папа.
— А когда, если не сейчас? — хмыкнула мама, лениво улыбнувшись и приложив стакан с водой ко лбу. — Успеваю ловить момент, пока ты слушаешь кого-то, кроме себя. Ну? Что скажешь? Разведемся, как цивилизованные взрослые люди или потрясем грязным бельём в суде и перед прессой?
Похоже, сегодняшним утром мы с мамой палили в папу из всех орудий. Глядя на то, как папа нервно вышел из-за стола, швырнув на пустую тарелку салфетку, мне даже стало его немного жалко.
Я смотрела на то, как папа вышел в сад и задержала дыхание, увидев Матвея, который пришёл туда же со стороны гостевого домика.
Они что-то коротко друг другу сказали, а затем Матвей достал пачку сигарет из кармана спортивных штанов, и они закурили по сигарете.
Матвей выглядел ужасно помятым. И дело не только в похмелье, но и в тех побоях, которые ему вчера нанёс папа и его мордовороты. Странно, но Матвей, похоже, совершенно не держал за это зла на папу.
Они курили, перекидывались какими-то фразами, периодически кивали на слова друг друга, а затем оба, закончив с сигаретами, вошли в дом.
Матвей слегка улыбнулся мне и сел рядом за стол. Папа, мазнув по мне уставшим взглядом, поднялся наверх. Мама, немного посмотрев на нас с Матвеем, тоже поднялась в свою комнату.
— Голодный? — спросила я, пододвигая к Матвею всю еду, что была на столе.
— Просто хочу пить. Нормально поспала? Батя не лютовал?