Вздох повторился, на этот раз он длился долго, будто после сытного обеда.
Наконец она собралась с силами:
— Я расскажу всю правду! Не могу больше нести это бремя на своей совести. Я слишком близка… хочу, чтобы посторонний, нейтральный человек поразмыслил надо всем этим…
— Сделаю все, что от меня зависит.
— Повторяю еще раз, что, возможно, поступаю слишком глупо… Расходую напрасно ваше время… Сообщаю вам обстоятельства, не имеющие значения.
Илола наклонился вперед. Он протянул руку и коснулся колена Селмы. Скрывая внутреннее напряжение и нетерпение, он спокойно посоветовал:
— Расскажите-ка все.
— Можете ли вы… называть меня на «ты»? Это… как-то сблизит и придаст нашим отношениям более доверительный характер.
— Расскажи все!
Последовавшая затем беседа на солнечной поляне навсегда врезалась в память констебля Юрки Илола. Селма начала:
— Зимой, в начале этого года, сразу же после Крещения, моя сестра Хелина уехала за границу, в Грецию. Путешествие продолжалось всего неделю. После этой поездки Хелина очень изменилась. Она как будто помолодела и смягчилась характером, воодушевление и радость жизни так и наполняли ее. Вскоре выяснилась и причина. Она рассказала мне и Элизе, что во время поездки повстречалась с человеком… уже не очень молодым, но мужчиной ее мечты.
— В самом деле?
— Именно так! Хелина рассказала, что пригласила его в Финляндию. Погостить, побывать в нашем доме. И этот человек обещал приехать. Но поставил одно необычное условие.
— Какое?
— Он не хотел ближе знакомиться с этой страной. Не намеревался никуда ни ездить, ни встречаться с финнами. Довольно странно, не так ли? Но влюбившаяся по уши Хелина не видела в этом ничего странного. Она была на седьмом небе. Как-то между прочим она упомянула, что это условие определяется особым складом характера этого человека. Он был художником. Исключительная личность. Легко раним, нелюдим, отшельник в своем роде.
Илола, слушавший с неослабным вниманием этот рассказ, нахмурил лоб. Заметив это, Селма пояснила:
— Мы с Элизой тоже поначалу были весьма озадачены. Однако затем, когда этот человек приехал, не прошло и недели, как наши предубеждения развеялись. Даже мы… приходится в этом признаться, привязались к нему. Да так… что это скоро дало о себе знать.
Лицо Селмы при этом дрогнуло. Она сложила руки на груди. Пальцы переплелись, подавляя внутреннее напряжение, от которого густая краска прилила к ее щекам. Заметив это, Илола спокойно проговорил:
— Говори всю правду! Меня ничто не удивит.
— Это очень трудно. Так стыдно… особенно теперь, задним числом.
— Смелее!
— Боже мой! Я и сама в этой истории представляюсь в сомнительном свете. Он падает даже на Элизу…
Последняя фраза пронзила душу Илола. Он был достаточно сообразителен и угадал, что за этим последует. Неужели еще и Элиза?..
Заметив смятение Илола, Селма поспешила успокоить его:
— Погоди… дай досказать. Твои самые дурные предположения не оправдаются. Однако, прежде чем я начну рассказывать о наших взаимоотношениях и стесненной ситуации, которая порождалась ими, позволь мне рассказать, о каком госте идет речь.
— Конечно! Это же самое важное.
Селме стало явно легче, поскольку рассмотрение сути дела несколько отложилось. Илола тоже ощутил что-то в этом же роде. Селма начала:
— Имя этого человека Конрад Глас.
— Следовательно, немец? Я подумал, что Хелина повстречалась с греком.
Руки Селмы сделали непроизвольное движение, как бы опровергая это:
— Нет-нет, он сказал, что по национальности немец. И сообщил, что зовут его Конрад Глас.
— Сообщил?
— Да, именно. Я никогда не видела своими собственными глазами его паспорта. И никаких других официальных документов, удостоверяющих его личность. И кроме того… хотя он и говорил на безукоризненном немецком языке, мне иногда казалось, что он понимает и… по-фински.
Илола удивился.
С минуту Селма собиралась с мыслями. Затем она принялась объяснять:
— У меня нет прямых доказательств в подтверждение своих догадок. Но иногда я испытывала удивительное, почти физическое ощущение… когда мы, женщины, говорили между собой по-фински, Конрад понимал нас.
— Следовательно, он скрывал это?
— До самого конца! Если вообще мое чисто инстинктивное предположение соответствует действительности.
— Как он выглядел? Сколько ему лет… и как он вел себя?
— Он никогда не говорил, сколько ему лет.