— Я… не думаю, что он хотел этого, — ответила она, игнорируя его недоверчивое выражение лица. — Ты ведь помнишь… суд.
Она вызывающе женственно откинула волосы назад и сложила руки на столе перед собой.
— И… да, я совершенно уверена.
<> <> <> <> <>
В самом тайном уголке своего сердца Гермиона испытывала нечто вроде восхищения Долоховым со времени его суда или, возможно, еще раньше. Она сидела со своими коллегами в первом ряду, пока он давал показания о своих преступлениях на допросе и заключал соглашение с Министерством. Чтобы защитить его от солнечного света, окна зала суда временно затемнили заклинаниями. Долохов стоял в металлической клетке, руки его были скованы, длинные густые шоколадно-каштановые волосы закрывали большую часть лица, словно занавес, а низкий голос с сильным акцентом давал в основном односложные ответы, самый минимум информации. Ему дали веритасерум, чтобы обеспечить точность ответов. Гермиона предположила, что он не так давно проснулся — было всего два часа пополудни.
Но даже несмотря на бледное измученное состояние, чувствовалась в нем свирепость. Гермиона наблюдала за ним с трепетом, с которым разглядывают хищника, зная, что этот зверь — прекрасный зверь — может уничтожить тебя за секунды, и только еще больше восхищаясь им.
Когда упомянули ее имя, Гермиона напряглась; Гарри, сидящий рядом, обнял ее за плечи; Долохов резко вскинул голову в знак внимания. Она сидела достаточно близко и только сейчас впервые за несколько лет увидела его глаза — радужки стали того же оттенка, что и кровь, которую теперь он вечно будет жаждать.
— Признаете ли вы, — спросил следователь, — что сознательно наложили «пурпурный хлыст» — темное проклятие собственного изобретения — на тогдашнюю студентку пятого курса Хогвартса, Гермиону Грейнджер, в Отделе тайн, в результате чего у нее произошли необратимые внутренние повреждения?
«Пиздец. Я никогда не собиралась афишировать эту часть информации», — подумала Гермиона.
И тогда Долохов, выражая, казалось, неподдельный ужас, уставился прямо на нее.
— Der’mo, — выругался Долохов. — Внутренние повреждения? Какие внутренние повреждения?
Она была парализована его алым взглядом, словно он наложил на нее петрификус тоталус. Между ними возник проблеск связи, то, что она не смогла бы скрыть, не смогла бы опровергнуть при всем желании — импульс, прошедший по невидимой линии, которая, казалось, каким-то образом связывала их. Пока голос адвоката не оборвал эту связь.
— Господин Долохов, вы можете обращаться только ко мне во время этих судебных разбирательств…
— Мисс Грейнджер, — прошипел Долохов, натягивая кандалы и полностью игнорируя раздраженного волшебника в очках перед ним. — Пожалуйста. Я никогда, никогда бы не…
Но его прервало жалящее заклинание, посланное следователем в попытке вернуть внимание заключенного.
— Ответьте на мой вопрос, господин Долохов! Не будем это затягивать, мне есть чем бы я еще мог заняться вместо этого заседания.
Заключенный вздохнул, пытаясь взять себя в руки. Гермиона снова вспомнила, что ей нужно дышать, когда Гарри прижал ее к себе.
— Я наложил проклятие, — заявил Долохов, — но я сделал это, чтобы защитить ее, а не причинить ей вред.
Следователь прищурился, поправляя очки на длинном носу.
— Объясните.
Долохов снова мельком взглянул на нее, и в его чертах появилась некая неуверенность. Прежде чем продолжить, он попытался неуклюже убрать волосы с лица, используя свои связанные запястья.
— Были и другие Пожиратели смерти (они уже в вашем распоряжении), у которых было что-то вроде тотализатора… Suka blyat’, вы действительно хотите, чтобы она это услышала?
— Господин Долохов, продолжайте, пока мы не потеряли терпение и не решили, что с этого момента не будем оказывать вам любезность в еженедельных поставках крови.
— Этот парень еще большая сволочь, чем чертовы Пожиратели смерти, — пробормотал Рон по другую сторону от нее, и Гермиона не могла не согласиться с ним.
Долохов взглянул на нее, произнеся одними губами слово, значение которого она узнала только много лет спустя. Это было «prosti», что по-русски означало «прости меня».
— Макнейр, Руквуд, Джагсон и Мальсибер заключили пари о том, кто первым… доберется до мисс Грейнджер. Это была давняя шутка, но намерения у них были вполне серьезные. Они долго говорили о… своих планах на нее.
— Каких планах?
— Pozhaluysta. Не вынуждай ее слушать, как я это говорю, — взмолился он, безмерно измученный.
Следователь бросил взгляд на Гермиону и слегка кивнул. Она ни за что не согласилась бы покинуть зал суда в тот момент.
— Я… — пробормотал Долохов. — Я создал проклятие, которое имитирует смерть, но не вызывает ее фактически. Все четверо Пожирателей, которых я назвал, те, кто планировал надругаться над ней, завладеть ею, пришли в Министерство той ночью. Я осознал, что должен применить это проклятье к ней, чтобы спасти от них. Они никогда… они бы не стали связываться с трупом, понимаете. Они… их привлекали крики…
— Черт, — пробормотал Гарри. Рон, который на тот момент еще был ее парнем, тоже обнял Гермиону за плечи.
— Я решил: если они подумают, что она мертва, то она будет в безопасности. Мы с Джагсоном добрались до них, — сказал он, взглянув на Гарри, — одновременно, но, — продолжил он с грустным смешком, — она наложила на меня заклятие немоты прежде, чем я успел произнести свое заклинание.
Она моргнула. Без сомнений, он не мог лгать — даже его вампиризм не помог бы ему сопротивляться веритасеруму. Все эти годы она считала, что он проклял ее, потому что она напала на него, и не подозревала, что он пытался ей помочь.
— Мне пришлось произнести заклинание невербально, — пробормотал Долохов. — А потом я немного отделал Поттера и другого парня, чью палочку я сломал, чтобы Джагсон не догадался и не цеплялся ко мне. Но… клянусь всеми святыми, — прохрипел он, качая головой. — Должно быть, в невербальной форме заклинание… усилилось.
Долохов снова посмотрел на нее, красный отблеск его глаз едва просвечивал сквозь настойчиво падающие волосы.
— До сих пор я не знал, что это нанесло тебе вред. Клянусь тебе.
Это была последняя фраза, которую ему позволили сказать в ее адрес в тот день — его третье нарушение протокола было встречено новой вспышкой угроз отклонить домашний арест и поместить его обратно в Азкабан. Но когда Гермиона возвращалась домой той ночью, она не могла выбросить из головы образ: вампир в клетке, и слова «Я сделал это, чтобы защитить ее», звучащие в ее голове. Она даже не подозревала о том риске, на который пошел этот человек, чтобы уберечь ее от унижения.
И даже если Симус был прав, и ей было опасно навещать его, работать с ним, пытаться сохранить ему жизнь — она искренне чувствовала, что обязана ему.
========== Часть 2 ==========
Первые пару недель дались тяжело.
Домашний арест Антонина Долохова проходил в маленьком каменном коттедже с одной спальней, расположенном в роще на окраине лесопарка Гриздейл в Камбрии. Рон рассказал ей, что этот дом принадлежал родителям Долохова — они жили в нем, когда навещали сына во время школьных каникул в Хогвартсе. Коттедж было трудно найти в темноте, и Гермиона, возможно, вообще не нашла бы его в первую ночь, если бы не точные координаты, которые ей дал чрезвычайно благодарный Рон.
Дом стоял посреди поляны, окруженный высокими, покрытыми мхом деревьями, и только лунный свет и сияние палочки Гермионы освещали каменную дорожку к закругленной двери. В узких стеклянных окнах горели свечи, и ей показалось, что она заметила высокую тень, движущуюся внутри. Гермиона приближалась к дому, громко насвистывая, чтобы ее появление не стало неожиданностью для хозяина. Рон поведал ей об этом условном знаке, о котором они договорились с Долоховым и без которого тот мог вообще не открыть дверь.