— Сколько у него времени?
Ханна снова покачала головой, поправляя свой белый фартук целительницы.
— Трудно сказать. Но я предполагаю, если ничего не изменится, то всего несколько месяцев.
Гермиона мрачно кивнула и поблагодарила Ханну за ночной визит. После того, как целительница аппарировала, Гермиона повернулась, чтобы вернуться в коттедж. В голове крутились все шестеренки сразу, она отчаянно пыталась придумать какую-нибудь другую стратегию, какой-нибудь новый способ воздействия на Долохова, чтобы заставить его заговорить.
Чтобы спасти его.
Волшебный мир не мог потерять его — слишком ценными были его знания.
Нет. Хоть это и было абсолютной правдой, в данный момент это было прикрытием.
Она не могла потерять его.
К своему восторгу и печали, Гермиона узнала, что вполне возможно влюбиться в кого-то, кто никогда не держал ее за руку, в кого-то, кто никогда не прикасался к ее губам, в кого-то, кто, строго говоря, уже не был живым.
Но сейчас ей предстояло другое испытание.
Гермиона была настолько погружена в свои мысли и тревоги, что не обратила внимания на сломанную ступеньку на пороге внутри коттеджа, ту самую, о которой Рон позаботился заранее предупредить ее, и о которой она не забывала до сегодняшней ночи.
Она споткнулась, прежде чем успела осознать свою оплошность, ударилась ногой о выступ, издав короткий пронзительный крик, и вытянула руки перед собой, чтобы смягчить падение.
Которое так и не произошло.
Антонин, готовивший мартини с водкой для них обоих на крошечной белой кухоньке — это была обещанная ему награда за страдания на осмотре целителя, о котором он ужасно ворчал, — материализовался из ниоткуда и успел поймать ее, не переступая защитного барьера.
Прежде чем Гермиона смогла подумать о чем–либо еще: о благодарности, об адреналине, о самобичевании за свою неуклюжесть — к ней пришло восхитительное понимание.
Он касается меня.
Он ДЕРЖИТ меня.
Гермиона прижалась к его груди. Его руки, кожа на которых была предсказуемо холодной, но эта прохлада приятно успокаивала, крепко обнимали ее тело.
Она сделала глубокий вдох. «От него не пахнет мертвечиной», — рассеянно подумала она. От него, как всегда, пахло бергамотом, пчелиным воском и кедром. Ее любимые запахи.
Долохов все еще не отпускал ее.
Тогда Гермиона осмелилась взглянуть ему в глаза, в рубиновом блеске которых отражалась яростная тревога.
— Solnyshko, — выдохнул он.
Невозможно было понять, потрясен ли он этим прикосновением — выражение его лица было непроницаемым.
—Антонин! — пискнула она, осторожно обвивая руками его спину, боясь, что он может отстраниться. — Ты все еще не хочешь… рассказать мне, что означает это слово?
Он лишь ухмыльнулся в ответ, но, к счастью, не отпустил ее.
— Но в любом случае спасибо. Как, во имя Авалона, тебе удалось добраться до двери так быстро?
Антонин немного смущенно пожал плечами, все еще крепко обнимая ее. Это было случайное объятие, но все равно объятие, и она впитывала каждую его секунду.
— Это… одна из моих… способностей. Как вампира, — пробормотал он. — Скорость, я имею в виду.
Затем, к ее безмолвному огорчению, Антонин убрал руки и отступил от нее на шаг. Гермиона заметила, что после ухода Ханны он расстегнул несколько верхних пуговиц темно-синей рубашки, позволив завиткам темных волос на груди выглянуть из-под белой майки. Пока Гермиона изо всех сил старалась не пялиться на его ключицы, Антонин что-то спросил. Она не смогла сразу сосредоточиться на вопросе и ему пришлось повторить.
— Что сказала целитель?
Гермиона скрестила руки на груди, ее мозг был слишком затуманен всепоглощающей похотью, чтобы вспомнить детали ее плана.
— Антонин… ты должен рассказать мне, почему умираешь.
Он закатил глаза и скрестил руки перед ней, отзеркалив ее позу.
— Смерть — это естественный исход жизни. И, на самом деле, я не хочу пытаться отсрочить ее.
— Ты хитрый ублюдок, — прошипела она. — Я запрещаю тебе умирать.
Долохов громко рассмеялся — звук, который она редко слышала от него. Но в последнее время это случалось все чаще.
— Ты запрещаешь, ведьмочка? — парировал он, подняв бровь.
Тон его голоса… сделал с ней что-то.
Что-то, о чем она не могла позволить себе думать в данный момент.
— Антонин, я изучила все книги, свитки и видеоуроки WizTube, какие смогла найти. Нигде нет объяснения, почему флаконы с кровью не насыщают тебя. Я имею в виду, они вроде как насыщают — поддерживают физически твое тело, но не твою магию, а без магии ты перестанешь существовать. Ты знаешь это. Я хочу помочь тебе, но… ты единственный, кто знает, почему это происходит, — сказала Гермиона, протягивая руку, чтобы взять его руки в свои.
Но Долохов отпрянул, словно она могла обжечь, и развернулся. Он подошел к двери спальни, прислонился к ней, прежде чем, наконец, заговорить.
— Гермиона… что ты знаешь о вампирах Белого Трибунала?
Она вдохнула, часть напряжения спала с ее плеч. Антонин отвернулся, снова прячась от ее взгляда, но, по крайней мере, он начал разговор об этом.
— На самом деле очень мало, — ответила она, оставаясь на том же месте, все также держа руки скрещенными на груди, пытаясь дать ему больше пространства, в котором он нуждался. — Они не интегрированы в волшебное общество и живут по своим собственным правилам. У них довольно зловещая репутация.
Антонин повернулся к ней лицом, прислонившись спиной к двери спальни.
— Ты случайно не знаешь, как они питаются?
Она покачала головой.
Он посмотрел в потолок, запустив пальцы в волосы и пытаясь подобрать слова.
— Вампиры Белого Трибунала — те, кто по какой-то причине обратили меня вместо того, чтобы просто сожрать, как рассчитывал Темный Лорд, — питаются не только человеческой кровью. Они также питаются человеческой энергией и эмоциями. Особой…
Долохов сделал небольшую паузу и взглянул прямо на нее.
— … энергией, высвобождаемой во время секса.
Гермиона попыталась скрыть свое удивление.
Она также пыталась подавить какие-то другие, более яркие чувства, и их мгновенное проявление.
— Понятно, — кивнула она, надеясь, что не краснеет. — Таким образом, для того, чтобы «кормить» себя, тебе недостаточно просто пить кровь. Твое «кормление» также требует полового акта, а именно… эмоций, возникающих во время такого акта.
— Верно, — заявил он совершенно отчетливо и даже смело для человека, который обычно был таким сдержанным, таким осторожным. Он не отводил от нее своих глаз цвета мерло ни на миг.
— И, — продолжила она. — Получается, что ты не питался нормально с тех пор…
— … с тех пор, как меня арестовали в Праге. На самом деле, тогда я только что поел, когда аврор наткнулся на меня. Я впал в некое уныние, оцепенение, блуждал по сомнительным местам. У девушки, которая подошла ко мне в клубе, был какой-то волшебный наркотик в организме, и когда я выпил ее кровь, то тоже попал под его действие. Очевидно, с тех пор у меня никого не было.
— Милый Мерлин, — выдохнула она. — Не удивительно, что ты настолько плохо себя чувствуешь. Мы должны найти тебе кого-нибудь…
— Нет, мы не будем этого делать, — отрезал он, качая головой. — Я чудовище. Наверное, к лучшему, что я перестаю существовать. Я не хочу больше подвергать этому женщин, Гермиона.
Она вызывающе подняла подбородок и положила руку на бедро.
— А если женщина сама захочет пройти через это?
Он моргнул.
Один раз, два, три.
— Solnyshko, — предупредил он. — Я только что объяснил тебе, что это подразумевает.