II. Общественное благо требует замены государства дружественным общежитием всех людей единственно на основании их собственных законов.
1. Люди должны жить дружелюбно также и после уничтожения государства. «Необходимо проводить тщательное различие между обществом и государством. Вначале люди объединились для поддержки друг друга»[57]; только позже, вследствие заблуждений и низости меньшинства, проникло в эти сожительства людей насилие. «Общество и государство отличаются друг от друга и имеют различное происхождение. Общество родилось в силу наших потребностей, государство же благодаря нашим недостаткам. Общество — во всяком случае, благо, государство — в лучшем случае, — неизбежное зло»[58].
Но что же должно в «обществе без правительства»[59] объединять людей? Во всяком случае, не обещание[60]. Никакое обещание не может налагать на меня обязательство, так как если то, чему я обязался, хорошо, то я должен исполнить свои обязательства и без обещания, к плохому же и обещание мое не может меня обязать[61]. «Если я сделал ошибку, то это нисколько меня не обязывает стать виновником еще другой»[62]. «Положим, что я для какой-нибудь хорошей, заслуживающей уважения цели обещал большую сумму денег. В промежутке времени между моим обещанием и исполнением является предо мной другая цель, более великая и благородная, и требует настоятельно моего содействия. Которой я должен отдать преимущество? Той, которая его заслуживает. Мое обещание не может вводить никакого различия. Я должен руководиться важностью дела, а не внешней и чуждой точкой зрения. Важность же дела не может обусловливаться тем, что я связал себя чем-то»[63].
В будущем связывать людей в общества должно будет «взаимное сознание общего благополучия»[64]. Это благополучие соответствует в точности благу всех людей. «Если какой-нибудь народ отваживается выполнить свою задачу такого общего сознания, он делает шаг вперед, и этот шаг должен непременно улучшить характер каждого отдельного человека. То, что люди объединяются для торжества истины, служит прекрасным доказательством их добродетели. И то, что каждый, каким великим он бы себе ни казался, должен подчиниться мнению общества, подтверждает, по крайней мере внешним образом, великое основное положение, что каждый должен жертвовать своим преимуществом для общественного блага»[65].
2. Общества должны быть малочисленны и по возможности меньше соприкасаться друг с другом.
Повсюду маленькие области будут самостоятельно управлять своей жизнью[66]. «Союз людей, пока он повинуется заповедям разума, не может чувствовать потребности в увеличении своего размера»[67]. «Все то зло, которое связано с государством как с таковым, чрезвычайно увеличивается, если власть распространяется на большое пространство, и, напротив того, ослабевает, если она ограничивается небольшим владением. Честолюбие, которое в первом случае страшно, как чума, не имеет такого значения во втором случае. Народные волнения могут, подобно волнам морским, на большой поверхности произвести ужаснейшие действия, но в тесных границах они так же безвредны, как волны самого маленького озера. Умеренность и дешевизна живут только в небольших кругах»[68]. «Желание увеличить нашу область, победить соседние государства или держать их в известных границах, хитростью или насилием возвыситься над ними, — все это основано на предрассудке и заблуждении. Сила не есть счастье. Безопасность и мир более желательны, чем имя, пред которым трепещут народы. Ведь люди братья. Мы объединяемся под какой-нибудь полосой неба, потому что этого требует наше внутреннее спокойствие или наша защита от поползновений нашего общего врага; соперничество же народов есть плод нашего воображения»[69].
Небольшие, самостоятельно управляемые области должны возможно меньше поддерживать связь одна с другой. Общение отдельных людей между собой не может быть вполне живым и безграничным; для целых же обществ частое общение их друг с другом лишено всякой ценности, пока это не становится необходимым благодаря заблуждению или насилию. С этим рассуждением сразу исчезают главные объекты того таинственного и запутанного государственного искусства, которыми правительства до сих пор занимались. Офицеры сухопутные и морские, посланники, поверенные и все те хитрости, которые были изобретены для того, чтобы держать в страхе другие народы, чтобы проникать в их тайны, заключать союзы и контрсоюзы, — все это оказывается ненужным»[70].
3. Но как же должны быть выполняемы в будущих обществах те задачи, которые теперь выполняет государство? «Из этих задач государства только две имеют право на существование: во-первых, уничтожение той несправедливости, которая совершается внутри общества по отношению к отдельным членам общества»[71], во-вторых, решение споров между отдельными областями[72] «и общая защита против внешних нападений»[73].
«Из этих задач только первая может требовать от нас постоянного разрешения. А это мог бы вполне удовлетворительно сделать присяжный суд, который должен был бы выносить свое решение по поводу оскорблений, нанесенных членами общества, и разрешать их собственнические споры»[74]. Суд же этот решал бы дела не по установленному правовому порядку, а на основании разума[75]. «Преступник мог бы, конечно, легко ускользнуть из столь ограниченной области правосудия, и на первый взгляд могло бы поэтому казаться необходимым, чтобы и соседние области или судебные округа имели одинаковое правление или, невзирая на свою форму правления, были бы готовы по крайней мере объединиться для исключения или исправления преступника, поведение которого им всем в одинаковой степени вредит. Но для этой цели нет необходимости в объединении и еще менее в употреблении общего высшего насилия. Всеобщая справедливость и общая выгода связывают людей еще прочнее, чем письмо и печать»[76].
Со второй задачей нам придется сталкиваться лишь по временам. «Раздоры между отдельными областями, несмотря на все свое неразумие, могут все же произойти; для их успокоения потребовалось бы соглашение различных областей, благодаря которому сделалось бы ясным требование справедливости и которое в случае надобности принудило бы исполнять это требование»[77].
И нападение врагов также делает необходимым подобное соглашение, а постольку и уничтожение вышеупомянутых раздоров[78]. Поэтому «должны созываться время от времени национальные собрания, т. е. собрания, назначение которых состояло бы в том, чтобы, с одной стороны, улаживать споры между отдельными областями, с другой же — принимать лучшие меры для защиты от внешнего врага»[79].
«Но пользоваться этими собраниями следует возможно ограниченнее»[80]. Ибо, во-первых, на них дела решаются большинством голосов, «и когда все обстоит благополучно, решающее значение имеют глупейшие люди, а нередко и бесчестные соображения»[81]. Во-вторых же, при решениях обыкновенно члены собраний не руководствуются единственно результатами своего размышления, а всякого рода внешними причинами[82]. В-третьих, эти члены бывают вынуждены растратить свои силы на мелочи, так как для них немыслимо спокойно подчиниться разумным доказательствам[83]. Поэтому прибегать к национальным собраниям следует «или только по чрезвычайным причинам, как, например, диктатура в Риме, или же они должны заседать периодически, положим, один день в году, с правом в известной мере увеличивать время своих заседаний. Преимущество, однако, на стороне экстренных собраний»[84].