2. Из закона развития человеческого прогресса от менее счастливой жизни к более счастливой Кропоткин выводит требование справедливости и требование активной деятельности.
В борьбе за существование человеческие общества развиваются по направлению к такому состоянию, в котором осуществляются наилучшие условия для достижения наибольшего счастья человечества[459]. Если мы что-нибудь считаем хорошим, то мы этим говорим, что это хорошее способствует достижению цели, т. е. приносит пользу обществу, в котором мы живем, плохим же мы называем то, что, по нашему мнению, препятствует достижению цели, т. е. вредит обществу, в котором мы живем[460].
Взгляды на то, чтб способствует установлению наилучших условий для достижения наибольшего человеческого счастья и что этому препятствует, т. е. взгляды на то, что полезно и что вредно для общества, могут, конечно, меняться[461]. Но при всем различии мнений всегда должно быть признано одно основное требование для достижения цели. Его «можно кратко выразить положением: делай другим то, что ты хочешь, чтобы в подобном случае другие делали по отношению к тебе»[462]. Но это положение есть «не что иное, как основное положение равенства»[463]; равенство же, в свою очередь, «обозначает то же самое, что солидарность»[464], «справедливость»[465].
Однако существует еще другое основное требование для достижения цели. Это «нечто более высокое, красивое и сильное, чем простое равенство»[466]. Его можно выразить следующим образом: «Будь силен, будь страстен в мышлении и действии, и тогда твой разум, твоя любовь и сила твоих действий передадутся другим»[467].
3. Право
I. С прогрессом человечества, от жизни менее счастливой к жизни более счастливой, по мнению Кропоткина, должно исчезнуть не право, а законом установленное право.
1. Законом установленное право представляет собой препятствие для прогресса человечества по направлению к возможно наибольшему счастью.
«Уже тысячи лет твердят правители: уважение перед законом»[468]; «в современных государствах на новый закон смотрят как на средство против всякого зла»[469]. «Но закон не может претендовать на уважение людей»[470]. «Закон есть искусственное смешение тех обычаев, которые полезны обществу и могут быть уважаемы также и без закона, с теми, которые полезны только для господствующего меньшинства, для масс же вредны и потому поддерживаются только страхом и боязнью»[471]. «Закон, сначала представлявший собой соединение обычаев, поддерживающих общество, теперь является только орудием, которое способствует эксплуатации и господству богатых лентяев над рабочими массами. Закон не имеет в настоящее время никакой культурной задачи. Его единственной задачей является защита эксплуатации»[472]. «На место прогрессивного развития он ставит окаменелую неподвижность»[473], «он стремится к тому, чтобы увековечить обычаи, полезные для господствующего меньшинства»[474].
«Рассматривая те миллионы законов, которым повинуется человечество, можно наметить среди них три обширных класса: законы для защиты собственности, законы для защиты правительства и законы для защиты личности. При анализе этих трех классов всегда приходишь к одному и тому же результату: к бессмысленности и вредности закона. Насколько ценна защита собственности, это социалисты знают хорошо. Законы о собственности существуют не для того, чтобы обеспечить отдельным лицам или обществам доход с их труда, а, наоборот, для того, чтобы лишить производителя части его продукта и защитить меньшинство в его пользовании тем, что оно похитило у производителя или всего общества»[475]. Что касается законов для защиты правительства, то «мы знаем прекрасно, что все правительства без исключения имеют своей задачей сохранение при помощи насилия привилегий имущих классов, аристократии, духовенства и буржуазии. Нужно только проанализировать все эти законы, наблюдать их ежедневное действие для того, чтобы убедиться в том, что ни один из них не стоит того, чтобы его сохраняли»[476]. Точно также «излишни и вредны, наконец, и законы, предохраняющее личность, налагающие наказание и препятствующие «преступлениям». Страх наказания не удержал еще ни одного убийцу. Кто желает убить своего ближнего из мести или нужды, тот не задумывается над последствиями, и до сих пор каждый убийца еще был твердо убежден в том, что он избегнет преследования. Если бы убийство было объявлено безнаказанным, то количество убийств не только не увеличилось бы, но скорее уменьшилось бы, так как теперь многие убийства совершаются рецидивистами, испорченными в тюрьме»[477].
2. Человечество уже прошло ту ступень развития, которой соответствует установленное законом право.
«Закон сравнительно юное образование. Человечество многие столетия жило без всяких писаных законов. Тогда отношения людей между собою регулировались простыми привычками и обычаями, которые старина сделала священными и которые всякий усваивал себе с малолетства, как, например, охоту, скотоводство или хлебопашество»[478]. Но когда общество стало все больше и больше распадаться на два враждебных класса, на класс господствующих и класс лишенных власти, временный победитель старался каждый раз упрочить законченный факт и во всех отношениях осветить его с той стороны, которую побежденный считал священной. Тогда-то явился закон, освященный церковью и защищаемый кулаком солдата»[479].
Однако дни закона уже сочтены. «Везде существуют бунтовщики, не желающие больше повиноваться закону, пока они не узнают, откуда он произошел, в чем его польза, по какому праву он требует повиновения и что за основание для того, чтобы уважать его. Они подвергают своей критике все то, что до сих пор считалось основанием общества, и прежде всего фетиш, закон»[480]. Момент его исчезновения, который мы должны постараться ускорить[481], близок[482] и, может быть, наступит еще в конце девятнадцатого столетия[483].