То, что любовь, согласно учению Христа, есть наш высший закон, означает не что иное, как то, что таково требование разума. Уже в 1862 году Толстой высказывает мысль, «что любовь и добро суть истины, и единственной истины на земле»[701]; а гораздо позже, в 1887 году, он называет любовь «единственной разумной деятельностью человека»[702], тем, что «разрешает все противоречия жизни человеческой»[703]. Любовь прекращает бессмысленную деятельность, направленную на наполнение бездонной бочки животной личности[704], она устраняет неразумную борьбу существ, стремящихся к личному счастью[705], она дает жизни, которая без нее протекала бы бессмысленно в ожидании смерти, смысл, независимый от времени и пространства[706].
3. Из закона любви учение Христа выводит заповедь непротивления злу насилием. «Не противься злу, что значит не противься никогда злому человеку, т. е. никогда не делай насилия над другим, т. е. не делай такого поступка, который всегда противодействует любви»[707].
Христос явственно выводит эту заповедь из закона любви. Он дал много заповедей и особенно пять заповедей в Нагорной проповеди; «заповеди эти не составляют учения… но составляют только одну из бесчисленных ступеней в приближении к совершенству»[708]; они «все отрицательного характера и показывают только то»[709], чего мы можем «при настоящем развитии человечества»[710] уже не делать «на пути к совершенству, которого мы стоим»[711]. Первая из пяти заповедей Нагорной проповеди гласит: «Будь в мире со всеми, и если мир нарушен, то все силы употреби на то, чтобы восстановить его»[712]. Вторая заповедь говорит: «бери муж только одну жену и жена только одного мужа и не покидайте друг друга ни под каким предлогом»[713]; третья заповедь: «не давай никаких обетов»[714]; четвертая: «неси обиды, а не делай зла за зло»[715]; пятая заповедь: «не нарушай мира ни с кем во имя твоего народа»[716].
Из этих заповедей четвертая самая важная; она дана в пятой главе от Мф., ст. 38–39: «Вам сказано: око за око, зуб за зуб. — А я вам говорю: Не противьтесь злу»[717]. Толстой рассказывает, как место это сделалось для него «ключом всего»[718]. «Стоило только мне понять эти слова просто и прямо — так, как они сказаны, и тотчас же во всем учении Христа, не только в Нагорной проповеди, но во всех Евангелиях, все, что казалось запутанным, стало понятно, что было противоречивым, стало согласно, и, главное, что казалось излишне, сделалось необходимым. Все слилось в одно целое и несомненно дополняло одно другое, как куски разбитой статуи, составленные правильным образом»[719]. Принцип непротивления «есть положение, связывающее все учение в одно целое, но только в том случае, когда он не изречение, а обязательное правило, закон»[720]. «Он действительно представляет собою ключ, отпирающий все, но только тогда, когда ключ этот просунут во внутренность замка»[721].
Заповедь непротивления злу насилием с необходимостью вытекает из закона любви, так как закон этот требует или того, чтобы был найден верный, неоспоримый критерий зла, или того, чтобы мы совершенно отказались от сопротивления злу насилием[722]. «Решающее определение относительно того, что должно было считаться злом и чему нужно противиться насилием, давал то папа, то император, то король, то собрание выборных, то весь народ. Но как внутри, так и вне государства всегда существовали люди, не признававшие для себя обязательными ни постановлений, выдаваемых за божественные веления, ни постановлений людей, облеченных святостью, ни учреждений, долженствовавших представлять волю народа, люди, которые считали добром то, что существующие власти считали злом, и боролись против власти тоже насилием… Люди, облеченные святостью, считали злом то, что люди и учреждения, облеченные светской властью, считали добром, и борьба становилась все обостреннее и обостреннее. Так дело дошло до того состояния, в каком они находится теперь, — до совершенной очевидности того, что внешнего, обязательного для всех определения понятия зла нет и не может быть»[723]. Отсюда необходимость принять решение вопроса, данное Христом[724].
По мнению Толстого, заповедь о непротивлении не следует понимать так, «как будто она запрещает всякую борьбу со злом»[725]. Она запрещает лишь насилие в борьбе со злом[726], но запрещает его безусловно. Это запрещение относится, таким образом, не только ко злу, причиняемому нам самим, но и ко злу, причиняемому нашим ближним[727]; когда Петр отсек слуге первосвященника ухо, он защищал «не себя, но своего любимого, божественного учителя. Но Христос прямо запретил ему это, сказав, что поднявший меч от меча да погибнет»[728]. Заповедь о непротивлении злу не означает также и того, что только одна часть людей обязана «без борьбы покоряться тому, что предписывается им известными авторитетами»[729]; заповедь эта распространяется «на каждого, следовательно, и на тех (и преимущественно на тех), которые властвуют, и запрещает употреблять насилие против кого бы то ни было и в каком бы то ни было случае»[730].
3. Право
1. Во имя любви, именно на основании заповеди непротивления злу насилием, Толстой отрицает право, конечно не безусловно, но по крайней мере для современных народов, стоящих на более высокой ступени развития. Он, правда, говорит только о законе, но имеет в виду всякое право, так как он отрицает принципиально всякие нормы, покоящиеся на человеческой воле[731], поддерживаемые насилием[732] и в частности судом[733], допускающие отклонение от нравственного закона[734], неодинаковость в разных странах[734] и произвольные перемены во всякое время[735].
Быть может, прежде когда-нибудь существование права было лучше его несуществования. Право «должно быть поддерживаемо насилием»[736]; с другой стороны, оно не допускает насилия, совершаемого отдельными личностями друг над другом[737]; может быть, и «было время, когда насилие государства было меньше насилия личностей друг над другом[738]. Теперь же это время во всяком случае миновало для нас; нравы стали мягче, люди нашего времени, «исповедуя заповеди человеколюбия и сострадания к ближним, желают только возможности спокойной и мирной жизни»[739].
Право нарушает заповедь о непротивлении злу насилием[740]. Это было сказано и Христом. Слова: «не судите, да не судимы будете» (Мф. VII, 1), «не осуждайте, да не будете осуждены» (Лк. VI, 37), значат: «не только не судите ваших ближних на словах, но и не судите их на деле — не судите согласно своим человеческим законам в ваших судах»[741]. Здесь Христос говорит не только о «личном отношении каждого отдельного человека к судам»[742], но отрицает «самое правосудие»[743]. «Он говорит: вы думаете, что ваши законы исправляют зло, — они только увеличивают его. Есть только один путь пресечения зла — делайте добро за зло всем без всякого различия»[744]. И то же самое, что говорит Христос, говорят мне «мое сердце и мой разум»[745].