Прежде всего должна существовать правовая норма, которая защищала бы личность от оскорбления. «Мы непримиримые враги всякого оскорбления личности и стремимся главным образом к устранению причин таких оскорблений; но нас нисколько не пугает никакой насильственный закон против них, поскольку он согласуется с разумностью и с данными условиями»[985]. Смертная казнь вполне согласуется с защитой личности против нарушения ее права, так как такое наказание по своей сущности есть не насильственный поступок, а акт защиты[986].
Затем должна быть признана правовая норма, в силу которой «собственность основывается на труде»[987]. «Такая форма собственности гарантирует каждому владение своими собственными произведениями и теми чужими произведениями, которые он приобрел без обмана и насилия»[988]. «Анархическая собственность распространяется, таким образом, только на производство. Производство же составляет все то, на что употребляется человеческий труд. Следует, однако, заметить, что при ограниченном количестве каких-нибудь предметов в данное время анархизм будет защищать только такие права, которые будут вытекать из владения и пользования этими предметами в данный момент»[989]. Подобно тому, как при нарушении прав личности, при нарушении прав собственности анархизм тоже не останавливается «ни перед какими насильственными законами, которые диктуются разумом и данными обстоятельствами»[990].
Далее, признание должна получить та правовая норма, в силу которой договоры должны быть выполняемы. «Если кто-нибудь сознательно и добровольно берет на себя какое-нибудь обязательство, то этим создается для него обязанность[991], а для другой стороны «право»[992]. Конечно, обязывающая сила договора имеет свои пределы. «Договор — это очень ценное и удобное орудие, но полезность его не безгранична. Никто не может пользоваться им для отречения от себя, как человека[993]; образование союза при общем отказе от права выйти из него было бы поэтому пустой формой»[994]. «Далее, никто не может им воспользоваться для нарушения прав третьего лица; поэтому обещание, исполнение которого является нарушением прав третьего лица, должно быть недействительным»[995]. «Исполнение договора такое важное дело, что только в исключительных случаях нарушение его может быть оправдано. Доверие членов союза друг к другу имеет такую важность, что хорошо делают, если ни одним поступком не подрывают этого доверия, если бы даже того и потребовали более высокие соображения»[996]. «Неисполнение какого-нибудь обещания есть обман по отношению к тому, кому дано обещание, произвольное нарушение его свободы, его прав»[997]. «Каждое лицо, которому по какой-либо причине что-нибудь обещано, имеет поэтому право даже силой заставить исполнить обещанное, пусть даже обещание будет таким, выполнение которого будет содержать в себе нарушение прав третьего лица. И если тот, кому дано обещание, имеет право сам приложить для этого силу, то он имеет равным образом и право соединиться с другими людьми, дабы воспользоваться их силами, предоставленными в его распоряжение. Другие же, в свою очередь, имеют право решать, окажут ли они и в какой степени ему помощь в деле принуждения к выполнению обещания. При этом решении дело касается единственно лишь вопроса целесообразности. Вероятнее всего придут к заключению, что исполнение договоров вернее будет в том случае, если договаривающееся лицо заранее знает, что исполнение не будет принудительное»[998].
4. Государство
I. Принимая во внимание личное благо каждого, основанного на законе одинаковой для всех свободы, Тукер отрицает государство вообще, независимо от каких-либо временных и местных условий. Ибо «государство есть олицетворение идеи нарушения права»[999].
1. «Все учреждения, которые когда-либо были названы государством, имеют сходство между собой в двух отношениях. Во-первых, в общем им всем нарушении права»[1000], или, что то же, пренебрежении к правам, в господстве[1001], подчинении не производящего нарушений человека чужой воле»[1002]. «Во-вторых, в присвоении исключительной власти над известной областью и всем тем, что в ней находится, и употреблении этой власти вообще для двоякой цели: более совершенного угнетения ею угнетаемых и распространения ее собственных границ»[1003]. Поэтому «анархическое определение понятия государства следующее: государство есть воплощение идеи нарушения права в лице одного или многих отдельных людей, которые дерзают присвоить себе власть и господство над всем населением известной области»[1004].
«Всякое господство есть зло; оно не лучше и тогда, когда оно является господством большинства»[1005]. «Теократический деспотизм королей и демократический деспотизм большинства должны быть одинаково отставлены»[1006]. «Что представляет собой избирательная записка? Она не более и не менее, как бумажный представитель сабли, дубины, пороха и пули. Она изобретена для того, чтобы с возможно наименьшей затратой работы определить, какая часть владеет властью и какая должна повиноваться. Голос большинства сокращает кровопролитие, но он такой же произвол власти, как и приказание неограниченного властелина, имеющего за собой сильнейшее войско»[1007].
2. «Все действия правительства заключают в себе прежде всего косвенное нарушение права, так как они основываются на первоначальном нарушении, которое называется податью»[1008]. «Первое дело государства — обязательное установление и насильственное взыскание податей — есть уже нарушение, пренебрежение всеобщей равной свободой, и этим самым всякая дальнейшая деятельность становится несправедливой, даже и та, которая была бы чисто предохранительной деятельностью, если бы расходы на нее покрывались только добровольными взносами. Но как же можно совместить с законом всеобщей свободы то, если с меня взыскивают деньги для уплаты за защиту, которой я не требовал и не желаю?»[1009] «И если это уже насилие, то как же назвать то взыскание податей, жертвы которого получают камень вместо хлеба, угнетение вместо защиты? Заставлять кого-либо платиться за нарушение своей собственной свободы — это значит в действительности, нанося ущерб, еще и надсмехаться. А это-то и делает государство»[1010]. Затем действия правительства содержат в себе также и прямое нарушение права, так как они имеют своей целью не уничтожение нарушения, а создание для народа различных ограничений в его торговле и производстве, в его хозяйственной, общественной и личной жизни»[1011].
«Таким образом, то утверждение, что современное государство представляет из себя учреждение чисто оборонительного характера, представляет полнейшую бессмыслицу»[1012]. «Защита — это служба, и как все другое, подчиняется поэтому закону предложения и спроса; она была бы при свободе рынка покупаема, таким образом, по ценам ее установленной стоимости. Но государство в настоящее время сделало поставку и продажу этого товара своей монополией. Как почти что каждый монополист, оно поставляет лишенные или почти лишенные ценности товары за чрезмерные цены. Подобно тому как обладатель монополии на средства пропитания поставляет часто отраву вместо пищевого продукта, государство свою монополию на защиту пользует так, чтобы вместо защиты сделать нападение; совершенно так же, как покупатели одного получают отраву, заказчики другого подвергаются порабощению; но низкие стремления государства гораздо шире, чем стремления всех других монополистов, так как оно, и только оно одно, имеет своей привилегией принуждать нас к пользованию его товаром, безразлично, хотим ли мы этого или нет»[1013].