Так как на нижеследующих страницах мы хотим как раз изложить и опровергнуть теорию анархизма, то желательно заранее устранить некоторые распространенные недоразумения, препятствующие свободной от предрассудков оценке относящихся сюда вопросов.
К ним принадлежит прежде всего смешение анархической доктрины и социализма.
Представление, что анархизм есть лишь особая, более развитая форма социализма, является в наши дни распространеннейшей ошибкой. Полагают, что, хотя и можно указать некоторое различие между ними относительно степени фактической экзальтации или желательного темпа движения, а также, быть может, и относительно применяемых средств, но, в сущности, они имеют в виду одно и то же.
Но такой взгляд совершенно ложен и, по существу, решительно не заслуживает возражений. Также и тот, кто в обоих названных направлениях, которые в настоящее время в культурных западноевропейских образованных странах всюду одинаково враждебно относятся к устаревшему общественному строю, хочет видеть лишь опасные болезненные явления, свидетельствует тем о таком же наивном, благодаря только что указанному смешению, суждении, как если бы он сказал: холера и воспаление мозга, то и другое смертоносные болезни, следовательно, зависят от одинаковых причин.
Социализм, как известно, обнимает собой все политические направления, целью которых является планомерная организация на почве закона экономического производства путем обобществления (передачи в собственность обществу) средств производства.
В то время как теперь производство необходимых для жизни, полезных и приятных продуктов предоставлено в человеческих обществах единичным предпринимателям, которые производят их произвольно, каждый для себя, при помощи наемных рабочих, и выбрасывают на рынок то, что находят нужным; в то время как теперь — по выражению социалистов — господствует «анархический» способ производства, — согласно основной идее социалистического правопорядка в хозяйственной жизни должна господствовать планомерно рассчитанным образом организованная солидарность, и экономическое производство должно быть руководимо из больших центров; при этом средства производства: земля, фабрики и машины, ремесленные и земледельческие орудия, естественно, не могли бы уже на законном основании оставаться у производителя, а должны были быть переданы в собственность обществу, как теперь обстоит дело с respublicae, каковы улицы, дороги, площади, мосты и пр. Допускалась бы только частная собственность на предметы потребления, на средства же производства она запрещалась бы по закону.
Входить в рассмотрение обоснований этого социалистического постулата, в особенности материалистического понимания истории, слишком мало всеми оцененного, здесь неуместно; я поставил на вид сказанное только для того, чтобы противопоставить его анархизму и путем этого контраста достигнуть большей ясности. А нужно заметить, что, согласно только что сделанным нами указаниям, социализм направлен против содержания существующего права и прежде всего против частной собственности на средства производства; что он стремится и содействует такому процессу развития, который хотя и дает другое направление установлениям правопорядка, но не только должен сохранить правовое принуждение как таковое, но, по всей вероятности, во время могущих быть переходных стадий очень значительно усилить его и во многих отношениях сделать более интенсивным. Иное дело анархизм. Он направлен против правового принуждения вообще. Он восстает против настоящего состояния общества не потому, что законодательство впадает в ошибки в своих постановлениях, так как они являются неуместными, устаревшими и отставшими от экономического развития, которое они задерживают, вместо того чтобы ускорять; он относится враждебно к современному состоянию общества на том основании, что в нем вообще существует организация насилия.
Какое бы то ни было насилие, совершаемое ли одним человеком над другими людьми или многими людьми друг над другом, а также и так называемое правовое насилие, оно является во всех случаях согласно рассматриваемому здесь учению несправедливостью само по себе и как таковое никогда не может быть оправдано достаточными доводами. Право и справедливость суть только умственные фикции; это — иллюзии, так как все так называемые постановления никоим образом не могут быть чем-либо иным, кроме грубой силы временного повелителя.
Какую картину, спрашивает анархист, представляет ваш правовой порядок при общем взгляде на него? Да просто такую, где один человек повелительно говорит другому (число здесь не имеет значения): живи и поступай так, а не иначе, или я заставлю тебя, и тебе придется плохо. От самого ничтожного распоряжения полиции до широко распространенного закона, юридическое значение которого оканчивается только на границе государства или даже переходит за нее в виде так называемого международного права, всюду мы видим одно и то же явление принудительного предписания, издаваемого людьми относительно людей. Как это понять? В чем можно найти этому оправдание? — спрашивает анархист. Нет, отвечает он сам себе. Если кто-нибудь пытается обречь меня на что-либо против моей воли, — это является несправедливым насилием и грешит непростительным образом против моей естественной свободы, тем более что люди, рождаясь при этой устанавливающей порядок организации насилия, должны войти в нее, не будучи о том спрошены и не желая того, и в ней оставаться до тех пор, пока позднее с непонятного разрешения посторонних людей они, быть может, получат право выступить из нее.
Но, возразят на это, неужели же должен царствовать полнейший беспорядок? Разве этим не достигается всеобщий хаос, в котором люди, подобно диким зверям, вели бы между собой беспорядочную свирепую борьбу?
Делаемое этими вопросами предположение отнюдь не соответствует намерению теории анархизма, так как последнюю никоим образом нельзя смешивать с состоянием анархии. Это состояние предполагает действительно существование реальной государственной связи и определенного права, порядка, которые, тем не менее, бессильны проявить себя на деле и достигнуть исполнения своих узаконений. Такое плачевное состояние общества, легко вызываемое каждой гражданской войной (например, анархия кулачного права в течение почти всех средних веков), не представляет, конечно, ничего иного, кроме насилия и дикой грубости, совершающихся и при существовании закона, вопреки существующему правовому насилию; с вопросом и требованием общественной организации, свободной от применения правового порядка и государственной власти, состояние анархии в указанном смысле не имеет ничего общего.
Теория анархизма требует порядка в человеческом общежитии и стремится к гармонии в общественной жизни, но порядок должен быть не государственный, а иной, и узаконенное насилие должно быть совершенно устранено.
Но можно ли представить себе это реально? Какие же другие устанавливающие порядок организации человеческого общества, кроме юридической, являются возможными?
Теория анархизма не дает на этот вопрос единодушного ответа. Мы находим в ней скорее два различных течения, которые, хотя и отвергают одинаково правовое насилие в общественной жизни, но требуют несходных между собой порядков. Эти направления связаны с именами людей, которым принадлежат первые положительные построения теории анархизма в ее противоположении юридическому принудительному порядку. Что же касается сомнения в том, может ли быть всюду доказано, и каким образом, принудительное значение права, то оно так же старо, как сама история философии права. Эти писатели — Пьер Жозеф Прудон (1809–1865) и получивший известность под псевдонимом Макса Штирнера Каспар Шмидт (1806–1856).
Вряд ли существует другой мыслитель в области социальной науки, кроме Прудона, взгляды на значение и оценка которого так расходились бы в имеющей к нему отношение литературе. И это различие мнений касается не только степени его одаренности и духовной высоты, на которых энергично настаивают его усердные почитатели, между тем как другие, в особенности же Карл Маркс, отрицают их; но не существует в особенности согласия относительно цельности и связности его учения.