— Итак. Мне нужно вам кое-что сказать, — начинаю я во время очередной паузы. Я чувствую в себе если не силы, то стойкость.
Я смотрю на мать, потом на отца, они настолько встревожены, почти испуганы, что на глазах у меня выступают слезы. Сообразив, о чем они, возможно, думают, я успокаиваю их, сказав, что с детьми все в порядке и никто не болен.
Эта мысль отодвигает все на задний план, хотя лучше бы уж я заболела. Тогда мне поставили бы диагноз, выработали план лечения и дали бы веру или хотя бы надежду, что все как-то устроится. Я делаю глубокий вдох, подбирая правильные слова, когда отец кладет вилку, берет меня за руку и говорит:
— Милая. Не надо. Мы знаем. Мы знаем.
Я смотрю на него во все глаза, медленно осознавая услышанное.
— Декс вам сказал? — спрашиваю я, испытывая слишком большое облегчение, чтобы рассердиться на брата, благодаря которому мне не нужно произносить вслух эти слова. И потом, в контексте нарушенных обещаний, он не такой уж отъявленный нарушитель.
Мама кивает, беря меня за другую руку, ее пожатие не уступает по силе отцовскому.
— Споем, что ли, «Приди сюда, Господь»?[34] — предлагаю я, смеясь, чтобы не заплакать. А потом говорю: — Нет, ну какой же у Декса длинный язык.
— Не сердись на Декстера, — говорит мама. — Он сказал нам, потому что любит тебя и переживает... Они с Рэйчел так за тебя переживают!
— Я знаю, — говорю я, вспоминая, сколько раз за последние несколько дней оба мне звонили, а я, слишком расстроенная, не перезванивала им.
— Как дети? — спрашивает мама. — Они догадались?
— Пока нет. И это о чем-то говорит, не так ли? Как много он работает... С Рождества он видел их четыре или пять раз, а они, похоже, не замечают никаких изменений.
— А ты... так с ним и не виделась? — продолжает мама, теперь уже привычно переключаясь на сбор информации.
Я качаю головой.
Отец прочищает горло, но заговорить ему удается только со второго раза:
— Я очень сочувствую... Графиня, милая, мне так жаль.
«Графиня» было его особым обращением ко мне во времена моего детства; обращением, которое вырывается у него только в моменты волнения, и я знаю, даже не глядя на него, что он сожалеет об очень многом.
Я прикусываю губу, отнимаю у них свои руки и кладу на колени.
— Со мной все будет хорошо, — уверяю я с большей уверенностью, чем чувствую.
— Да, — произносит мама, поднимая подбородок и принимая более величественный, чем обычно, вид. — С тобой все будет хорошо.
— При любом твоем решении, — говорит отец.
— Декс сказал, каков его совет, — говорит мама.
— И я уверена, ты придерживаешься того же мнения, — обращаюсь я к ней, нисколько уже не заботясь о возможных косвенных намеках. Параллели очевидны, и я чувствую себя проигравшей и слишком измученной, чтобы притворяться, будто это не так.
Качая головой, мама отвечает:
— Все браки разные. Все ситуации разные.
Я вдруг осознаю, что именно это я говорила ей на протяжении многих лет, и вот теперь она наконец соглашается со мной в тот момент, когда подтвердилась ее теория. Я бросила работу, поставила на первое место мужа и семью, а в итоге оказалась в ее ситуации, как она и предрекала.
— Тесса, дорогая, — говорит отец, когда официант, снова наполнив наши бокалы вином, деликатно удаляется, почувствовав, вероятно, что за нашим столом неладно. — Я отнюдь не горжусь своим поступком...
— Что ж, это утешает, — с насмешкой произносит себе под нос мама.
Отец вздыхает с подобающе пристыженным видом и делает новую попытку:
— Согласен. Это еще мягко сказано... Я всегда буду сожалеть о своем поведении... Я вел себя так... постыдно...
Насколько я знаю, он впервые признает, что совершил нечто недостойное, и в данном смысле это шокирующее признание. Должно быть, то же чувствует и мама, поскольку кажется, будто она сейчас расплачется.
Отец продолжает более осторожно:
— Я жалею, что так себя повел... Это правда. Мы неважно ладили с твоей матерью... думаю, она с этим согласится. — Он бросает в ее сторону взгляд, потом продолжает: — Но решение проблемы я искал в совершенно неподходящих местах. Я вел себя как дурак.
— О, Дэвид, — со слезами на глазах негромко произносит мама.
— Это правда. Я поступил глупо. И Ник тоже поступает глупо.
Мама бросает на него проницательный взгляд, и меня внезапно осеняет, что их вторжение было не только спланировано, но, возможно, и отрепетировано.
Затем мама говорит:
— Хотя скорее всего... мы не знаем, что было у Ника на уме... и почему он поступил так.
— Верно. Верно, — подхватывает отец. — Но вот что я пытаюсь сказать... я думаю, мы с твоей матерью...