— Нет, — отвечает она, надеясь, что он не отодвинется и вообще не пошевелится. — Не сейчас.
Проходит минута, Ник спрашивает:
— Сколько времени, как ты думаешь?
Вэлери предполагает, что девять, но, может, и больше.
— Скорее всего десять, — неохотно добавляет она, желая быть правдивой.
Он вздыхает и садится, кладет ноги Вэлери себе на колени, потом смотрит на часы.
— Проклятие, — бормочет он и, встряхнув рукой, возвращает на место приподнятый рукав.
— Что? — спрашивает Вэлери, глядя на него, любуясь его профилем, страстно желая коснуться его нижней губы.
— Десять минут одиннадцатого. Мне лучше ехать, — говорит Ник, не двигаясь с места.
— Да, — соглашается Вэлери, обдумывая случившееся и гадая, что последует. Она видит: Ник занят тем же и задает себе те же вопросы. Пойдут они на попятную или двинутся вперед? Могли они сделать то, на грани чего находились? Могли они пойти на неверный шаг, так как он казался им верным?
Ник сидит, уставившись прямо перед собой, потом поворачивается и смотрит на Вэлери — в тускло освещенной комнате его глаза кажутся угольно-черными. Он смотрит Вэлери в глаза, потом берет за руку, как бы желая сказать ей, что ответ, его ответ, во всяком случае, — да.
Потом он встает и забирает из стенного шкафа пальто. Вэлери наблюдает за ним, не в силах шевельнуться, пока он не подходит к ней и не поднимает, взяв за руки. Без слов ведет ее к входной двери, которую Вэлери открывает.
— Я позвоню тебе завтра, — говорит он. Эта фраза стала уже неотъемлемой частью их встреч.
Затем крепко обнимает Вэлери, так же как они обнимались на диване, его пальцы лежат у нее на затылке, он гладит ее волосы. Они не целуются, хотя и могли бы, потому что в этот момент безмолвия они перестают притворяться.
ТЕССА: глава двадцать третья
Утро Дня благодарения, и я у себя на кухне готовлю обед вместе с Дианой, женой моего отца, и Конни, матерью Ника. За последние годы мне надоела эта совместная готовка, равно как и гурманские замашки Дианы, и стремление свекрови к захвату моей кухни. Но в этом году, в первый мой День благодарения в качестве матери-домохозяйки, у меня, что довольно странно, нет собственнического чувства по отношению к этой трапезе, и я вообще-то рада стоять у раковины и чистить картошку, то есть выполнять наименее важную работу в иерархии Дня благодарения. Мне приходит в голову, когда я таращусь из окна на наш обнесенный забором задний двор, что, возможно, у меня депрессия, но не как в рекламных роликах, где женщины не могут встать с постели и выглядят, будто на них возили воду, а та, что выматывает нервы, изнуряет и погружает в почти полное безразличие. В безразличие к тому, приправим мы индейку розмарином или тимьяном, бегают ли дети по дому в спортивных костюмах или в шоколадно-коричневых вельветовых брюках и свитерах, присланных моей матерью. В безразличие к тому, что накануне Ник работал опять допоздна, а этим утром мы поругались буквально на пустом месте, — это самый лучший вид ссоры при благополучном браке и наихудший при неблагополучном.
— Тесса, дорогая, скажи, пожалуйста, у тебя есть белый перец? — спрашивает Диана, выдергивая меня из раздумий и давая, как водится, понять, что это срочно, при этом щеголяя показным акцентом в духе Джеки О[19].
На этой неделе она дала мне длинный список ингредиентов для всевозможных гарниров, которые будет готовить, но белого перца среди них не было.
— Думаю, есть. — Я указываю на буфет. — Должен стоять на второй полке.
— Слава Богу, — говорит Диана, — черный перец никак не подходит.
Выдавливая понимающую улыбку, я думаю, что Диана — сноб в буквальном смысле этого слова, ощущающий свое превосходство почти на всех фронтах. Она выросла в богатой и привилегированной семье (затем вышла замуж и развелась с человеком еще более богатым), и хотя изо всех сил скрывает это, я вижу, что она свысока взирает на массы американцев, имеющих средний достаток, а еще больше на нуворишей, или парвеню, как она называет их шепотом. Ее не назовешь красивой в классическом понимании, но она поражает своей внешностью с первого взгляда: высокая эффектная блондинка, которая выглядит на целых десять лет моложе своих пятидесяти восьми вследствие неустанного ухода за собой, маниакального пристрастия к теннису и нескольким подтяжкам, открыто и с гордостью обсуждаемым. Обладает она и естественной грацией, приобретенной благодаря закрытым учебным заведениям, многолетним занятиям балетом и матери, которая заставляла ее ходить по дому, удерживая на голове тома энциклопедии.