На ночном столике звонит ее телефон. Она знает, чувствует: это Ник — еще до того, как видит высветившееся на экране его имя.
— Доброе утро, — шепотом говорит он у самого ее уха.
— Доброе утро, — улыбается Вэлери.
— Как ты? — смущенно спрашивает он, как обычно спрашивают утром после первого раза.
Вэлери не совсем понимает, что ответить на этот вопрос, как передать всю сложность своих чувств, поэтому просто говорит:
— Я устала.
Он неловко смеется и спрашивает:
— Ну а кроме усталости, как ты? Все... в порядке?
— Да, — отвечает Вэлери, ничего больше не объясняя и гадая, когда она вообще перестанет осторожничать, когда раскроет свое сердце. Пытаясь понять, возможно ли это вообще для нее. Она чувствует, что возможно, с ним.
— А у тебя все в порядке? — спрашивает она, в свою очередь, думая о том, сколько у него поставлено на карту; ему есть что терять, и его утраты — значительнее, но и причин чувствовать себя виноватым у него гораздо больше.
— Да. Все в порядке, — тихо отвечает Ник.
Она улыбается в ответ, но улыбка ее быстро меркнет, возбуждение сменяется приступом тяжких сожалений, когда она слышит в трубке тоненькие голоса. Его дети. Это совсем другое дело в сравнении с его женой. В конце концов во всем этом можно обвинить ее — Тессу, Тесс, — ну или она, Вэлери, может принять на себя часть вины в крушении их брака. Но она никак не может примириться с тем, как поступает по отношению к двум невинным детям, и уж конечно, полностью согласиться с хитрым утверждением, будто создание одной семьи компенсирует распад другой, хотя оно оправдывает бессовестное нарушение ею золотого правила, единственного, по мнению Вэлери, которое имеет значение.
— Папа. Пожалуйста, еще масла! — слышит она просьбу его дочери, пытается представить ее и радуется, что не может. Она думает о черно-белых фотографиях в рамках в кабинете Ника, взгляда на которые ей до сих пор удавалось избегать.
— Конечно, милая, — отвечает малышке Ник.
— Спасибо, папа, — щебечет она, голосок ее делается мелодичным. — Большое, большое спасибо!
Нежный голос и хорошие манеры пронзают сердце Вэлери, увеличивая груз вины.
— Что у вас на завтрак? — спрашивает Вэлери. Вопрос продиктован нервозностью и призван узнать о его детях, не спрашивая о них напрямую.
— Вафли. Я вафельный король. Правда, Рубс?
Она слышит хихиканье маленькой девочки и ее голос:
— Да, папа. А я вафельная принцесса.
— Да. Ты настоящая вафельная принцесса.
Затем она слышит маленького мальчика, речь которого, как шутил Ник, в точности напоминает смесь Терминатора и европейского гея — отрывисто-возбужденная.
— Па-па-а-а-а. Я. То-о-о-же. Хочу. Еще. Ма-асла.
— Нет! Это моя! — слышит она девочку и вспоминает, как шутил Ник: Руби настолько властная, что первыми словами его сына были «помоги мне».
Вэлери снова закрывает глаза, словно отгораживаясь от голосов его детей и от всего, что она о них знает. И все равно не может не спросить шепотом:
— Ты чувствуешь... вину?
Он колеблется, что само по себе уже ответ, потом говорит:
— Да. Конечно, чувствую... Но я от этого не отказываюсь.
— Нет? — хочет удостовериться Вэлери.
— Черт, нет... Я хочу это повторить, — уже спокойнее произносит он.
По спине Вэлери бежит холодок, и в этот миг она слышит, как Руби спрашивает:
— Что повторить? С кем ты разговариваешь, папа?
— С другом, — говорит он дочери.
— С каким другом? — не унимается девочка, и Вэлери задается вопросом: это простое любопытство или некая причудливая интуиция?
— Э... ты этого друга не знаешь, милая, — говорит он Руби, старательно избегая местоимений женского рода, а затем приглушенным голосом обращается к Вэлери: — Давай сейчас закончим. Но смогу я увидеть тебя позже?
— Да, — моментально отвечает Вэлери, пока не передумала, пока не взяла свое сердце в кулак.
ТЕССА: глава тридцать третья
Очень скоро, не ответив на два последующих звонка Эйприл и со слезами на глазах распрощавшись с Кейт, я лечу в Бостон, уничтожая стандартную порцию миниатюрных крендельков, и невольно подслушиваю разговор двух громогласных мужчин, сидящих у меня за спиной. Быстро оглянувшись, я вижу, что они принадлежат к разряду мускулистых завсегдатаев баров, у обоих козлиные бородки, золотые цепи и бейсболки. Разглядывая карту на обороте журнала, предлагаемого пассажирам в полете, и изучая несметное число внутренних рейсов, я изо всех сил стараюсь отключиться от обсуждения ими «славненького «порше», который хочет купить один из них, и «клевого душа» другого, пока их разговор не оживляется вопросом: