Отойдя от окна, Юсеф перевел взгляд на Скоби: глаза его, как задвижки на телескопе, были пустые и блестящие. Он сказал, ласково взмахнув широкой, влажной рукой:
– Вы только напишите вашему слуге записочку, майор Скоби, и попросите его прийти сюда. Я с ним поговорю. Мой слуга отнесет ему записку.
– Но Али не умеет читать.
– Тем лучше. Вы пошлете с моим слугой какой-нибудь знак, что он от вас. Ваше кольцо с печаткой.
– Что вы хотите сделать, Юсеф?
– Я хочу вам помочь, майор Скоби. Вот и все.
Медленно, неохотно Скоби стал снимать с пальца кольцо.
– Он прожил у меня пятнадцать лет. До сих пор я ему всегда доверял.
– Вот увидите, – сказал Юсеф, – все будет в полном порядке. – Он подставил ладонь, чтобы взять кольцо, и руки их соприкоснулись; это было похоже на рукопожатие заговорщиков. – Напишите несколько слов.
– Кольцо не слезает, – сказал Скоби. Он почувствовал какое-то странное нежелание его снимать. – Да в общем это не нужно. Он и так придет, если ваш слуга скажет, что я его зову.
– Не думаю. Они не любят ходить по ночам в порт.
– Ничего с ним не случится. Он ведь будет не один. С ним пойдет ваш слуга.
– Да, да, это конечно. И все же, по-моему, если вы ему что-нибудь пошлете в доказательство, что это не ловушка… Слуге Юсефа верят не больше, чем самому Юсефу…
– Пусть он тогда придет завтра.
– Нет, лучше сегодня, – сказал Юсеф.
Скоби пошарил в карманах и задел пальцем разорванные четки.
– Нате, пусть возьмет, – сказал он, – хотя это и не обязательно… – Он замолчал, встретившись с пустым взглядом Юсефа.
– Спасибо, – произнес Юсеф. – Это вполне подойдет. – У двери он добавил: – Располагайтесь как дома, майор Скоби. Налейте себе еще виски. Я только дам распоряжение слуге…
Его не было очень долго. Скоби в третий раз налил себе виски и, так как в маленькой конторе совсем нечем было дышать, погасил свет и отдернул штору окна, выходившего на море; из бухты чуть заметно потянул ветерок. Вставала луна, и плавучая база блестела, как серый лед. Скоби беспокойно подошел к другому окну, выходившему на пристань, к навесам и лесному складу негритянского квартала. Он увидел, как оттуда возвращается конторщик Юсефа, и подумал: какую, видно, власть имеет Юсеф над портовыми крысами, если его служащий может безнаказанно разгуливать один по _их_ владениям. Я пришел за помощью, говорил себе он, и видишь, обо мне позаботились – но как и за чей счет? Сегодня день Всех святых; Скоби вспоминал, как привычно, почти без страха и стыда, он во второй раз встал на колени возле алтарной решетки, дожидаясь приближения священника. Даже смертный грех и тот может войти в привычку. Мое сердце окаменело, думал он и вспомнил раковины с прожилками, похожими на кровеносные сосуды, которые собираются на пляже. Берегись, ты наносишь слишком много ударов своей вере, еще один – и все тебе станет безразлично. Ему казалось, что его душа прогнила насквозь и теперь уже всякая попытка спасти ее безнадежна.
– Вам жарко? – послышался голос Юсефа. – Давайте посидим в темноте. С другом и темнота не страшна.
– Вас очень долго не было.
Юсеф объяснил с нарочитой неопределенностью:
– Много всяких дел.
Скоби решил, что сейчас самое время спросить у Юсефа, что тот намерен предпринять, но вдруг почувствовал такое отвращение к своей подлости, что слова замерли у него на языке.
– Да, жара, – сказал он. – Давайте попробуем устроить сквозняк. – Он отворил боковое окно на набережную. – Интересно, отправился Уилсон домой или нет?
– Уилсон?
– Он следил за мной, когда я шел сюда.
– Не беспокойтесь, майор Скоби. Я думаю, что ваш слуга больше не будет вас обманывать.
Скоби спросил с облегчением и надеждой:
– Значит, вы сумеете его чем-нибудь припугнуть?
– Не спрашивайте. Увидите сами.
Надежда и чувство облегчения сразу увяли.
– Но, Юсеф, я _должен_ знать… – начал он.
– Юсеф его перебил:
– Я давно мечтал спокойно посидеть с вами вечерок вот так, в темноте, со стаканчиком виски в руках, майор Скоби, и поговорить о важных вещах. О боге. О семье. О поэзии. Я глубоко почитаю Шекспира. У артиллеристов прекрасные актеры-любители, они научили меня ценить жемчужины английской литературы. Я без ума от Шекспира. Из-за Шекспира мне иногда даже хочется научиться читать, но я уже слишком для этого стар. Да и боюсь, не потеряю ли я тогда память. А без нее пострадают дела. Хоть я и не для них живу, но они мне необходимы, чтобы жить. Я об очень многом хотел бы с вами поговорить. Мне бы так хотелось узнать, каковы ваши взгляды на жизнь.
– У меня их нет.
– А та нить, за которую вы держитесь, чтобы не заблудиться в лесу?
– Я потерял дорогу.
– Что вы! Такой человек, как вы, майор Скоби! Я так вами восхищаюсь. Вы человек справедливый.
– Никогда им не был, Юсеф. Я просто не знал себя, вот и все. Есть такая поговорка насчет того, что конец – это начало. Когда я родился, я уже сидел с вами и пил виски, зная…
– Что именно, майор Скоби?
Скоби выпил до дна.
– Ваш слуга уже, наверно, дошел до моего дома.
– У него велосипед.
– Тогда они уже идут сюда.
– Наберемся терпения. Нам, может, долго придется ждать, майор Скоби. Вы же знаете, что такое слуги.
– Мне казалось, что знаю.
Он заметил, как дрожит его левая рука на столе, и зажал ее между колен. Он вспомнил долгий переход вдоль границы, бесчисленные биваки в лесной тени, когда Али что-то стряпал в коробке из-под сардин; снова пришла на память та последняя поездка в Бамбу: долгое ожидание у парома, приступ малярии, неизменное присутствие Али. Он отер пот со лба и на секунду подумал: это просто болезнь, лихорадка. Я скоро очнусь. События последних шести месяцев: первая ночь в домике на холме, письмо, в котором было слишком много сказано, контрабандные алмазы, поток лжи, причастие, принятое для того, чтобы успокоить женщину, – все это казалось таким же призрачным, как тени над кроватью, отбрасываемые керосиновым фонарем. Он сказал себе: сейчас я проснусь и услышу, как ревут сирены, совсем как в ту ночь, в ту самую ночь… Он тряхнул головой и пришел в себя: в темноте напротив сидел Юсеф, во рту был вкус виски, а в душе – сознание, что все это наяву. Он устало сказал:
– Они уже должны были бы прийти.
– Вы же знаете, что такое слуги. Пугаются сирен и прячутся где попало. Нам остается только сидеть и ждать, майор Скоби. Для меня это счастливый случай. Мне бы хотелось, чтобы утро никогда не настало.
– Утро? Я не собираюсь ждать Али до утра.
– Может, он перепугался. Понял, что вы его раскусили, и сбежал. Слуги иногда бегут к себе, в лес…
– Какая чепуха, Юсеф.
– Еще немножко виски, майор Скоби?
– Ладно. Ладно. – Он подумал: неужели я еще и спиваюсь? Видно, от меня уже ничего не осталось – ничего, что можно потрогать и сказать: это Скоби.
– Майор Скоби, ходят слухи, что справедливость в конце концов восторжествует и вас назначат начальником полиции.
Скоби осторожно ответил:
– Не думаю, чтобы до этого дошло.
– Я только хочу вас заверить, майор Скоби, что на мой счет вы можете быть спокойны. Я хочу вам добра, только добра. Я исчезну из вашей жизни, майор Скоби. Я никогда не буду для вас обузой. Хватит с меня того, что был такой вечер, как сегодня, – долгая беседа в темноте обо всем на свете. Эту ночь я никогда не забуду. Вам не о чем беспокоиться. Я обо всем позабочусь.
Через окно, из-за спины Юсефа, откуда-то из темной массы хижин и складов донесся крик, крик страха и боли; он поднялся, словно тонущий зверь, и снова пропал в темноте комнаты – в стакане виски, под столом, в корзинке для бумаг, – крик, который уже откричали.
Юсеф сказал как-то слишком уж быстро:
– Это пьяный. Куда вы, майор Скоби! – завопил он с испугом. – Одному там опасно…
Вот как Скоби в последний раз видел Юсефа: силуэт, неподвижно и криво обозначенный на стене; лунный свет, льющийся на сифон и два пустых стакана. У подножья лестницы стоял конторщик и вглядывался в даль набережной. В зрачки ему ударил лунный свет, и они заблестели, как дорожные знаки, показывая, куда повернуть.