— Таймер, — сказала я.
— Все равно не смешно.
2
В долгом пути до дома меня сопровождала повисшая над Ричмондом полная луна. Свет фар выхватывал из темноты припозднившихся шутников с отвратительно корчившимися масками. Наверняка звонили сегодня и в мою дверь. В канун Дня Всех Святых мой дом пользовался особой популярностью, поскольку я, не имея собственных детей, всегда щедро одаривала конфетами соседских. Припасенные заранее и оставшиеся нераспакованными четыре пакета со сладостями придется раздать утром сотрудникам.
Телефон зазвонил, когда я только поднималась по ступенькам, но мне все же удалось схватить трубку до включения автоответчика. Голос показался сначала незнакомым.
— Кей? Это Марк. Слава богу, ты дома.
У меня перехватило дыхание.
Ощущение было такое, что Марк Джеймс говорил как будто со дна пустой цистерны. Звуковым фоном служил шум проносящихся машин.
— Где ты? — с трудом проговорила я, понимая, что не смогла скрыть нервозность.
— На Девяносто пятой, примерно в пятидесяти милях к северу от Ричмонда.
Я опустилась на край кровати.
— В телефонной будке, — продолжал Марк. — Объясни, как к тебе проехать. — В трубке зашумело, и он сделал паузу. — Мне нужно срочно с тобой повидаться. Я провел всю неделю в Вашингтоне, сегодня несколько раз пытался до тебя дозвониться, в конце концов решил рискнуть и взял машину. Ты не против?
Что я могла ответить?
— Посидим, выпьем, вспомним былое, — бубнил он. Тот, кто когда-то разбил мое сердце. — Я уже заказал номер в «Рэдиссоне». Завтра утренним рейсом вернусь в Чикаго. Подумал, что… Вообще-то мне нужно кое-что с тобой обсудить.
Обсуждать что-то с Марком? Я не представляла, что́ мы можем обсуждать.
— Так ты не против? — снова спросил он.
Конечно, я была против! Еще как против!
— Разумеется, Марк. Буду рада тебя видеть.
Дав необходимые инструкции, я положила трубку и прошла в ванную: освежиться и подумать. Пятнадцать лет назад мы вместе учились в Школе права. Немалый срок. Золото волос потускнело под дымкой пепла. Голубизна глаз утратила сияние и блеск. За все эти годы мы ни разу не виделись. Беспристрастное зеркало ежедневно напоминало, что мне уже никогда не будет тридцать девять и что существует такая штука, как подтяжка лица. Марк остался в моей памяти двадцатичетырехлетним парнем, таким, каким и был в тот год, когда стал объектом страсти и зависимости, которые и привели меня в конце концов к полнейшему отчаянию. После того как все кончилось, у меня не осталось ничего, кроме работы.
Оказалось, что он по-прежнему быстро ездит и любит красивые автомобили. Не прошло и сорока пяти минут, как я открыла переднюю дверь и увидела его выходящим из взятого напрокат «стерлинга». Передо мной был тот Марк, каким я его помнила: подтянутый, высокий, с уверенной походкой. Легко взбежав по ступенькам, он сдержанно улыбнулся. Мы неуклюже обнялись и на секунду задержались в фойе, немного смущаясь и не зная, что сказать друг другу.
— По-прежнему предпочитаешь скотч? — спросила наконец я.
— В этом отношении ничего не изменилось, — ответил он, следуя за мной.
Достав из бара бутылку «Глен», я машинально приготовила скотч точно так, как готовила его много лет назад: на два пальца виски, лед и немного сельтерской. Двигаясь по кухне, я ощущала на себе его взгляд. Марк кивнул, взял стакан и, опустив глаза, медленно покачал его, как делал всегда в минуты напряжения. А я смогла наконец как следует рассмотреть знакомое лицо. Тонкие черты, высокие скулы, ясные серые глаза — все осталось прежним, и только на висках проступила седина.
Мой взгляд скользнул на кружащийся в стакане кусочек льда.
— Так ты работаешь в какой-то чикагской фирме?
Он откинулся на спинку стула, поднял голову и кивнул.
— Занимаюсь апелляциями, иногда выступаю в суде. Некоторое время назад случайно наткнулся на Дайснера. От него и узнал, что ты в Ричмонде.
Дайснер занимал в Чикаго должность главного судмедэксперта. Мы встречались на нескольких конференциях и даже работали в каком-то комитете. Он ни разу не упомянул, что знает Марка Джеймса. Откуда Дайснеру стало известно о нашем давнем знакомстве, для меня было загадкой.
Словно прочитав мои мысли, Марк объяснил:
— Я как-то рассказал ему, что знаю тебя по Школе права, и теперь он сам при случае всегда старается уколоть меня этим.
В это я могла поверить. Дайснер не отличался деликатностью, был агрессивен, как молодой козел, и не питал симпатии к адвокатам. Некоторые из его реплик и выходок в зале суда даже стали легендами.