Но на самом деле, тут также нет ничего, кроме расчета, когда, оценив конечную пользу, мы видим ее перевешивающей боль и согласны перенести боль ради наслаждения в будущем. Так мы идем на хирургическую операцию и еще платим за нее большие деньги». (Баль Сулам)
Мы готовы перенести большие страдания, чтобы в будущем быть здоровыми. То есть мы делаем расчеты, привлекая информацию из будущего в настоящее, и оценив ее, соответственно решаем – но, все равно, решаем в нашем эгоистическом кли (сосуде, желании).
И тут все дело в расчете, когда, вычитая страдания из ожидаемого наслаждения, мы получаем определенный положительный остаток, увидев, что стоит страдать, чтобы потом насладиться.
Так устроены все мы. А те, кто кажутся нам безрассудными и нерасчетливыми – допустим, романтики или жертвующие собой – это не более чем люди с особым видом расчета, для которых будущее проявляется, как настоящее, и столь явно, что во имя него они готовы пойти сейчас на необычайные страдания, представляющиеся нам (у которых расчет не столь тонок, как у них), как подвиг, как жертва.
На самом деле никакого подвига или жертвы нет. Они делают такой же расчет, как и мы, но принимают во внимание параметры, которых мы во внимание не принимаем. Расчет все равно эгоистический, рассчитанный согласно нашему материалу, то есть природе творения, – на получение наслаждения.
Психологам известно, что в любом человеке можно изменить приоритеты, приучить его производить расчеты так, что из самого большого труса получится герой. В глазах каждого человека можно возвысить будущее настолько, что человек согласится на любые лишения ради него.
Следовательно, вся разница между нами и животными в том, что мы принимаем во внимание будущее, можем его видеть и оценивать относительно настоящего, и в соответствии с этим решать – стоит что-либо делать или не стоит. Расчет наш более сложный, чем у животного, но это все равно эгоистический расчет по заданной программе максимального наслаждения.
Если так, значит, рядом с нашим желанием насладиться имеется просто вычислительная машина, которая может точнее просчитать варианты, принимая во внимание общественные установки, желания славы, знания, денег, богатства, почестей. Учитывая все это, она выдает нам самый нужный для каждого из нас – согласно его природным параметрам – вариант максимального наслаждения.
Вопрос: Это свобода или игра в неизвестность?
Конечно, это не свобода, потому что расчет производится на основании жестких вычислений. Но, может быть, свобода заключается в том, что мы не знаем точно, что принять во внимание, а что – нет? Неужели это свобода? Это просто отсутствие точных данных.
Мы постоянно стремимся к тому, чтобы эти данные были точнее. Мы развиваем науку, желаем понять мир, понять свою природу и природу окружающего мира. Мы как бы пытаемся стереть «белые пятна» неизвестных параметров и стремимся к тому, чтобы вместо них у нас были известные. Человек при этом в еще большей степени становится автоматом.
Но, возможно, человек, который жил в пещере, был более свободным? Он не знал, что с ним произойдет, он боялся ветра, солнца – всего боялся. Так что же – он был более свободен? В чем заключается эта свобода?
А если бы мы все знали и производили абсолютно четкие вычисления, мы были бы свободны? Наоборот. Таким образом, наше сегодняшнее состояние неизвестности – это не свобода, это отсутствие информации. Аналогично тому, как мы определяем веру: я верю, и все. Во что ты веришь? Верю, что есть Бог, есть другая жизнь, есть еще что-то. Что же такое вера? Разве это нечто большее, чем отсутствие информации, которую мы заполняем своими домыслами?
Мы видим, что количество имеющейся или отсутствующей у нас информации не определяет наличие свободы воли. А свобода, наверное, находится над информацией – когда я буду все знать и все равно смогу свободно, вопреки этому, поступать.
Как это сделать?
Допустим, я абсолютно знаю себя, полностью осознаю, что происходит вокруг меня, точно знаю по какому параметру, алгоритму, я решу свои отношения с окружающими – как мое тело, мое кли будет действовать согласно своему желанию насладиться, каковым оно создано. Я все это знаю абсолютно четко. Передо мной есть наслаждение, мне известны все его варианты и параметры: знания, богатство, слава, почести или духовные постижения – неважно что. Свет против меня – и я, кли. Я точно знаю, как и что я хочу от него.
Ну и что? Какая же в этом свобода? Это просто полное знание исходных данных.
Свобода – это когда вопреки своему состоянию, вопреки своей эгоистической природе я могу приподняться над ней и начать принимать решения совершенно по другому принципу, по другой формуле, по другому алгоритму. То есть свобода находится выше Цимцума (Сокращения).
Только если я смогу осуществить это Сокращение и перестану принимать во внимание свою природу, тогда я обрету свободу. Свобода заключается в выборе кли для нового наслаждения, свобода – в реализации желания насладиться. То есть я выбираю совершенно иное наслаждение, чем требует вся моя природа, которую я либо знаю, либо нет – она может быть скрыта от меня или раскрыта. И тут мы заодно можем выяснить, почему часть информации от нас скрывается, а часть раскрыта.
Но является ли свободой то, что вместо своего природного желания насладиться и находящегося передо мной наслаждения я беру желания Творца и Его возможности насладиться? Это мне навязывается или я выбираю их самостоятельно? Есть ли у меня выбор, могу ли я, кроме этого, выбрать что-либо еще или только это? Тогда какой это выбор, в чем свобода? Этого я не знаю.
Но очевидно, что свобода все равно находится над нашим естеством, над нашей природой, над эгоизмом, над кли, – она появляется после того, как мы делаем на себя Цимцум.
1.1.4 Кто определяет наши наслаждения?
Кроме того, что нет у нас свободного выбора, мы также не выбираем сами и характер наслаждения. И в этом нет нашего выбора и свободного желания – мы подстраиваемся под желания других. Мы не выбираем моду, увлечения, образ жизни, досуг, пищу и прочее – все это навязывается нам желаниями и вкусами окружающего общества. И не лучшей его части (которая понимает, допустим, что такое здоровое питание или полезные увлечения, или что предпочтительно во имя возвышения) – мы принимаем для себя мнение большинства.
Большинство же в своих вкусах и стремлениях обычно не на высоком уровне, поэтому, естественно, и наши стандарты невысокие.
Хотя нам удобнее вести себя проще, ничем себя не обременяя, но вся наша жизнь скована условностями манер и вкусов общества, превращенными в законы поведения и жизни. Обычный человек всю свою жизнь делает то, что ему навязывает общество – соответствует стандартам. Если так, то скажите, где же наша свобода? Получается, что нет нам ни вознаграждения, ни наказания ни за какие наши поступки.
Если мы постоянно выполняем навязанное нам мнение общества, в чем же мы тогда свободны?
Мы ведем себя, как все остальные – если все воруют, мы тоже воруем. Все, что есть в человеке, он прямым или косвенным путем получил от окружающих. В таком случае каждый из нас не имеет никакой свободы воли, все мышление и поступки человека являются продуктом общества.
Почему же, все-таки, каждый ощущает себя индивидуальностью? Что в каждом из нас есть особенного? Есть ли в нас нечто – хоть какое-то свойство, которое мы можем менять самостоятельно, независимо от самих себя (от того, как мы запрограмированы природой) и от окружающих? Это может быть нечто третье – не мы и не окружающие?
Но если есть нечто третье, то мы обязательно должны его выявить из всех остальных свойств и развивать только его, потому что все остальные будут реализовываться поневоле.
Человек не должен заботиться о своей природе – он всегда будет поступать так, как она его заставит. Окружающая нас природа, то есть среда, будет навязывать нам свое желание, и мы поневоле будем его выполнять.