– Тоже афоризм?
– Да, мужской. Еще три: «Играя с чертом, не надейся, что бог на твоей стороне». «Держись подальше от своих страстей и чужих обещаний». «Очень многих маньяков и извращенцев невозможно сходу отличить от нормальных людей, разве что по внешнему виду».
– Стоп, стоп, стоп. А почему вы их называете мужскими?
– Кого – их?
– Ну, например, последний третий? Про извращенцев?
– Очень даже просто. Вы когда-нибудь видели, встречали маньячку-педофилку, в жизни или в судебных хрониках? А эксгибиционистку, хоть однажды? Но не ту псевдошлюху из продвинутых провинций, которая любит ногу на ногу закидывать, ляжки в чулках показывать, а ту, что из кустов перед подростками выскакивает с задранным подолом и мокрой писькой? То-то же. Маньяки да перверты – сугубо мужская привилегия, и хотя изредка встречаются среди них и женщины-маньячки, но это уже извращение. Ричард, общение с вами для меня всегда в кайф, честно, однако наш кофе допит и мне пора обходить по периметру племена моих великодушных заимодавцев. – Мак приподнялся было в кресле и опять рухнул: отсчитывать деньги подоспевшей официантке. Он бы и стоя рассчитался, но она в очень коротком мини: из глубокого кресла – глубже и видно.
– Ричард? А вы знаете, которую из своих мыслей я, как писатель, считаю наиболее глубокой и остроумной?
– Сейчас считаете, или вообще?
– Сейчас, конечно. Вообще – я разный вообще, сегодня один, пять лет назад – другой, а еще через пять, если доживу…
– Не знаю, но переполнен любопытством.
– То есть, хотите узнать?
– Еще бы!
– В таком случае, в предварительную уплату, повторите для меня, терпеливо и немедленно, ту мысль, которую вы однажды, будучи навеселе, попытались размотать перед нетрезвым Чилом и пьяным Богомолом, тогда, с полгода назад…
– Какую мысль? Боюсь, что я…
– Насчет доски и Джоконды? Ну, на полянке, помните?
– А! Вспомнил. Но мы же пьяные были.
– Пьяные взрослые – они как подвыпившие дети. Ничего забавного, зато поучительно. С нетерпением слушаю вас, Рик?
Мысль была немудрящая, основная ценность ее для меня заключалась в авторстве, потому что я ее придумал и бессчетное количество раз кроил ее в голове, и так и сяк вертел, пытаясь с ее помощью обрести некий фиал, светоч для моего пути по моему «живописному» виртуальному городу… Искусствоведы – делать им нечего – ломают голову над загадкой улыбки Моны Лизы, считая живопись Леонардо Да Винчи искусством, способным чем-то обогатить человечество, увеличить с его помощью разницу между ним и остальным животным миром. Я согласен с этими людьми, я люблю творчество гениального флорентинца. Однако, у меня возникают вопросы. Если один запечатленный миг является искусством, то могут ли им являться два таких последовательных мига? Скажем, Леонардо сделал два портрета на двух досках, запечатлел два соседних мгновения, с интервалом в секунду, в десять секунд… Чуть-чуть поменяется свет, за ним и тени, положение головы, рук, форма облаков за спиной… Эти два мгновения – могут быть равноправным и равновеликим искусством? Или несколько полосок старинных красок однажды размазанных по дряхлой доске – это максимум того, что изобразительное мастерство может себе позволить по линии материальных носителей искусства? И дальше – можно только совершенствовать качество барсучьих волосков на кисточке и способы грунтовки плоской поверхности?
Творчество Микеланджело я люблю еще больше, ведь оно, как правило, трехмерно. Представим, что его мраморный Моисей был разбит на атомы в 1516-ом году, и остались только рисунки с эскизами и точный «портрет», написанный… ну… тем же Леонардо, в знак примирения с молодым соперником. Полагаю, искусствоведы восторгались бы и этим, двухмерным Моисеем. Но стал ли он хуже оттого, что я могу рассмотреть его с разных сторон, и оттого, что ракурсы, свет и тени, которые суть неотъемлемые элементы произведения, вольны, в отличие от ракурсов и светотеней картины, быть изменчивыми? Уверен, что нет, а что лучше – убежден Уверен, что эра «настенной» живописи заканчивается, хотя и не закончится никогда. Фигурки первобытных животных, изображенные на стенах древних пещер, всегда будут интересны людям, всегда найдут подражателей и «развивателей» из числа «примитивистов» и «стилистов», но… Им уже нипочем не вернуть былую силу воздействия на зевак, первых своих современников, и новые современники, повосхищавшись в меру словам гида и вернувшись в обыденность, предпочтут тешить сому и нехитрые извилины анимацией и телевизором. И это правильно, и так будет всегда, поскольку живое искусство не должно отрываться от корней, а корень всему – тупой зевака-обыватель… Короче, будущее изобразительного искусства не принадлежит проекции линии времени на единственную точку застывшего мига, и не принадлежит двухмерной проекции нашего родного трехмерья. Вот.