– Да-да, я помню, ты же рассказывала. Ну и что она – готова сдать комнату?
– Готова-то готова, да стремается – обормотов полно, обманщиков хоть ж… ешь, а платить вовремя никто не хочет. Слушай. Сиг, может, ты хочешь переехать?
– Хм… Я думаю.
Роза сначала загорелась новой идеей, но быстро опомнилась и поглядела на Сигорда уже другим, испытывающим взглядом.
– Думай, мне не жалко, но имей в виду: мне бы не хотелось подругу подводить, что вот, мол, кого ты мне сосватала!
– Это понятно. В свою защиту скажу лишь, что не пью и при деньгах. – Сигорд вынул из кармана небольшую «котлетку» червонцев, заранее приготовленную на тот случай, если разговор окажется похожим на дело. Он, правда, имел в виду совсем другое направление беседы, связанное с куплей-продажей всякого разного барахла, но… Дорого снимать комнату, квартиру, да, а все же деньги целее будут в отдельном жилище под замком. Целее. Не раз и не два мучил Сигорда сон, как возвращается он со свалки под вечер, а на месте дома руины и никаких денег у Сигорда больше нет… Однажды после такого сна попытался он на себе носить все накопленное – еще хуже вышло, сердце чуть не отказало, когда лягавые зачем-то остановили…
– Так это ты сегодня не пьешь, а через день запьешь. Впрочем, все сейчас пьют. Ладно, скажу я ей завтра. А может, ты сам к ней подойдешь, я познакомлю?
– Договорились. Во сколько и куда приходить-то?
– К нам на барахолку. Всего лучше – к пяти. В шесть-то она закрывается, а в пять все еще на месте, кто торгует. А народу мало. Погоди, не собирайся, я еще кофейку заварю…
– Да куда мне! Титус, я смотрю, разоспался.
– Угу. Может, устал, а может оттого, что пьет третий день. Да все равно он кофе не любит, все больше чай. Да молока-то в доме нет, под чай-то, а я на ночь глядя не пойду. А что мы как неродные сидим, давай телевизор включим? Проснется от шума – так и хорошо, ему пора, а то ночью извертится, локтями синяков мне наставит. Ты смотри пока, а я заварю. И не бойся за мотор, я тебе пожиже кипяченой водичкой разведу и будет в самый раз.
Кто же пойдет своей волей из уюта на улицу? Сигорд с удовольствием согласился посидеть еще, покурить, поболтать, похрумкать анисовым печеньицем.
– А это еще кто такой?
– Как кто? Кутон, президент наш.
– Погоди. Какой президент?
– Такой президент, отец нации. Леон Кутон – штопаный гондон, Титус дурачок всегда его так зовет.
– Погоди, погоди, Роза. А Муррагос? Муррагос куда делся?
Роза чуть приглушила звук и заколыхалась в своем кресле, устраиваясь поудобнее, – смеяться над Сигордом. Вдруг опять вскочила – и к плите.
– Да ты чего, Сиг? С ума ты спятил, что ли? Он уже лет десять как помер, Муррагос твой! Вот наш президент. Поначалу-то казалось, что получше будет: арестовывать прежних взялся, порядок наводить, то того, то этого, шишек всех подряд, расстреливать кто воровал, а потом все как прежде покатилось… Ну-ка… Ой, люблю жир со сковородки подбирать, самая вкуснота в нем.
– Хм… Да. Действительно ум за разум заехал. Вот что значит не следить за политикой.
– А кому она нужна, политика твоя? Только задницу ей подтирать. Что, все-таки собрался? Не будешь Титуса ждать?
– Нет, пожалуй. Пойду, пора мне, да и смеркается уже. Пусть себе спит до утра, успеем еще, наболтаемся. Так я завтра подгребу к пяти?
– Я всегда на месте. – Роза промокнула рот оставшимся кусочком хлеба, проглотила его и отошла от плиты. – Увидишь красный такой пожарный щит, почти в центре второго ряда, если от ворот считать, так я возле самого щита, с той стороны где рулон с гидрантом.
– Найду. Ох, спасибо за стол и прекрасный вечер, Роза! Был очень рад познакомиться.
– Взаимно. – Роза опять бросила в него оценивающий взгляд, но – не женский, внимательный и не больше: и сам он не полыхнул, и Сигорда не вскипятил.
День на исходе февраля все еще долог, но лето уж катится под горку, и чем дальше, тем стремительнее. Ночь исподволь набирает густоту и сырость, и утру, чтобы проснуться побыстрее и оживиться по-летнему, уже необходимо устойчивое безоблачное небо. Вечер вроде бы и не спешит никуда: то надвинется с тучей и скорыми сумерками притворится, то вдруг спрячется куда-то в тень от низкого солнца, но ненадолго… Фонари зажглись. Все. Это значит, что день завершен и что лето в Бабилоне заканчивается.
Поверх одеяла обязательно следует накинуть и покрывало, так теплее. Зимой, по большому-то счету, и три одеяла не помогут, когда батарей нет и сквозняки толщиной с крокодила. Весной – так сяк, перемогся, выдержал, а зиму… очень проблематично. Кости ноют, легкие трещат, утром высунешься из под одеял – уже озноб, а ведь даже не осень. Нет, сейчас-то как раз тепло, воздух мягкий, теплый… Сигорд поудобнее сворачивается под одеялом и покрывалом, чешет ногу, потом поясницу, переворачивается на правый бок, потому что не лежится ему на левом, дышать труднее, когда он на левом боку… Дом тоже вздыхает, вслед за своим постояльцем, и словно бы ерзает, но не суетно, а лениво, пытаясь устроиться поудобнее и заснуть. Сигорд научился слышать и различать все шорохи и всхрипы своего симбионта: дом ведет себя обычно и ничего не подозревает… Человеку довольно быстро удается отогнать от себя все мысли, мечты, опасения и уколы совести, он даже сквозь сон ощущает себя предателем по отношению к дому, но, если подойти к этому с другой стороны…