— И мешанина в ней. Все понятно. Собираем доску и часы, зови своих, выметайтесь, бо мне еще с Софией работать и работать. Я где-то к девяти приеду, ты еще будешь на месте?
— Буду. Я сегодня до полуночи, либо вообще заночую. Кстати, вам сын звонил — не хотел вас на работе отвлекать. Навестить хочет сегодня вечером.
— Угу. Отлично. Во сколько?
— После десяти, в начале одиннадцатого.
— Годится, позвони ему. Прикинь там ужин на троих, чтобы мы с тобой и он. Сначала мы с ним в кабинете поговорим, шу-шу, обсудим разные дела, а потом общий ужин. Все, поторопи своих, пришпорь, пожалуйста…
Тем же порядком процессия следует из офиса к автомобильной стоянке, но на обратном пути Яблонски задерживается в «операционной», чтобы отдать приказания собственному брокеру. Он, в качестве физического лица, ввалил три миллиона талеров на счета брокерской фирмы «Дюма и сын» и поигрывает ими с переменным успехом. Но чаще удача благосклонна к нему и счет его пополняется, скоро округлится до четырех миллионов. Он бы и больше снимал, но — Форекс… Часть операций он проводит в псевдобиржевой системе Форекс, а они на круг получаются куда как менее прибыльнее, нежели по обычным операциям. Именно по этой причине, из-за Форекса, Сигорд категорически отказал своему младшему компаньону открыть счет в «Доме фондовых ремесел», он терпеть не может «это вонючее шарлатанство». Но Яблонски нисколько не в обиде, ему же еще и лучше: для него это своего рода автономия, ничем не замутненное интеллектуальное удовольствие от игры, а деньги не сверхбольшие, во всяком случае — не принципиальные.
— Ваша газета, сударь. — Яблонски дарит швейцару легкий кивок, левой рукой (пропуск уже спрятан) принимает «биржевку» и покидает здание биржи. С некоторых пор и ему лично положено вручение газеты, не только Сигорду.
Глава тринадцатая
О, сколько вас, обывателей Земли, тех, кто добровольно покупают или мастерят себе ошейники, носят их, но при этом вовсе не считают, что идут на чьем-то поводу!
Редко кто в жизни своей не задумывался о природе богатства, о всех его свойствах и возможностях для алчущих представителей рода людского, о путях, которыми оно приходит и уходит к своим владельцам… Да и то сказать и спросить: гордый ли ты капитан просторам своим, или щепка по волнам, если деньги твои суть не долги безнадежные, не мелочь карманная, не оклад ежемесячный, но капитал, сосчитать который можно лишь приблизительно, с точностью до N миллионов, ибо он огромен, сей капитал, он колеблется, колышется, «дышит», подобно океану… И подобно океану — не бывает спокоен: если в одном месте штиль, то в другом обязательно шторм, глубины чередуются с отмелями, приливы с отливами…
Сигорд вынужден был купить долю в банке, через который он вел дела, чтобы, в свою очередь, всегда быть точно осведомленным о «состоянии здоровья» важнейшего своего внутреннего органа, инструмента, помогающего на «индустриальной основе» выколачивать деньги из окружающей среды. Банк со странным названием «Рим Заполярный», был что называется, банком средней руки: вполне известным в Бабилоне, Иневии, чуть меньше — в провинции, надежным, солидным, но — далеким от Президентского дворца, от золотых и нефтяных финансовых потоков, от скандалов, и следовательно, от крупных побед и поражений. Кредитование коттеджного и дорожного строительства, городской торговли, рыболовецкого промысла, а в последние годы — обслуживание операторов фондового рынка — вот его относительно небольшие киты. Сигорд долго, очень долго выбирал себе покупку, принюхивался прицеливался, прислушивался, словно мастеровой на рынке, выбирающий себе топорище для топора: какого дерева вещь, что рука на нем чувствует, изъян ли вот этот вот сучок, или просто особенность, внешне похожая на дефект и поэтому позволяющая сбить цену? Хороший банк, нормальный банк. Ладно, «Рим Заполярный» — пусть будет «Заполярный».
Пятнадцатипроцентный пакет акций он купил одним махом, и не на бирже, разумеется, но по тщательно согласованной сделке между ним и предыдущими владельцами. А предыдущие собственники — семейство Маротта — были потомки основателя банка, Джузеппе Маротта, эмигранта с итальянского юга. Как это водится среди горячих и темпераментных южан, потомки преизрядно расплодились к третьему колену и оказались неспособны ужиться между собою, либо хотя бы притереться друг к другу для совместного ведения дел. Младшая ветвь сохранила у себя двенадцатипроцентный пакет, а старшая продала свои пятнадцать процентов Сигорду и выручила за них почти полмиллиарда талеров, если точнее — четыреста восемьдесят четыре миллиона, включающие в себя двадцать пять миллионов «премии» за единовременную продажу. Минус неизбежные подоходные налоги, но они уже Сигорда не касались, это были проблемы физических лиц из семейства Маротта, на которых оформлялись итоговые бумаги. Сигорд очень колебался перед сделкой, не зная на что решиться: «Домом» своим вложиться, либо тоже прикинуться физическим лицом?.. Выбрал второй вариант, хотя он обошелся ему в лишнюю сотню миллионов, которые пришлось пожертвовать на законной основе фискальным органам: налоги, сборы, подати… Но зато — надежнее, когда капиталы диверсифицированы, разложены по разным, так сказать, карманам. Пятнадцать процентов — много это или мало? Чтобы целиком контролировать банк, особенно если он невелик и львиная доля акций не распылена по миллионам мелких владельцев, но сосредоточена в руках нескольких группировок — мало. А Сигорд и не стремился к тотальному контролю, ибо не знал глубоко банковского дела и знать не собирался. Однако, он теперь был крупнейшим отдельным акционером и слово его отныне весило очень много. Достаточно сказать, что его предшественники ежегодно ставили в совет директоров трех членов из девяти, редко двух. Одним словом, с точки зрения клиента, взаимоотношения с банком для него отныне напоминали шелк, который, как известно, ткань очень качественная, красивая, гладкая и удобная. Сигорд, верный своему когда-то данному слову, и для Яблонски купил пакет в триста тысяч акций, на общую сумму девять миллионов талеров.