— Ой, что-то я сегодня ноги натерла… И на улице-то жарко, и дома-то душно, да еще прокурено все насквозь, да еще и эта чертова плита … Ой, устала…
— Так, а что ты в туфли та вырядилась, надела бы башмаки, они тебе по ноге.
— Дурак ты. Не там у меня натерто…
— А где, а, Роза? — Титус загыгыкал, опять брызнул слюнями, Сигорд промолчал нейтрально, а сигарету, искуренную только наполовину, немилосердно и тотчас же затушил и расплющил.
— Ох, и дурак же ты, кочерыжка! Ох, и дурак!.. Порядок, господа сеньоры, готово дело. Стол очищайте под тарелки. Живо.
— Да мы из сковор… Все, очищаем, очищаем!. О, командирша. Индейская ацтекская кровь, дикарский темперамент. Мало их Кортес кострами учил. Стаканы давай!
— А сам-то кто? У меня не десять рук. Пусть… Сигорд сам возьмет. — Роза явно избегала называть Сигорда на ты, но и на вы уже не хотела, понимала, что неоднородное тыкание-выкание в компании из трех человек выглядит смешно.
— Вот отсюда? Я возьму, возьму…
— Не на стол, а сюда, я сполосну. Спасибо.
— Я так понимаю, это у вас студия?
— А, чего? А, да. Точно, по реестру моя халупа считается студией. А что она за студия, почему студия — знать не знаю. Может, вы объясните? Что здесь студенты раньше жили?
— Не студенты, а художники. Вон у нас какие окна здоровые, до полу! Это называется — французские.
— Да хоть зулусские, не тебя спрашиваю. Твое образование мне уже вон как хорошо знакомо, вот по сюдова! — Роза хлопнула себя по огромной ягодице и получилось так громко и звонко, что все трое рассмеялись. Остатки неловкости и напряжения от присутствия нежданного гостя растаяли в воздухе вместе со шлепком.
— Студия, если я правильно помню, это даже не столько из-за окон и студентов…
— А почему тогда?
— Ну… Плита и сортир здесь же, в жилой комнате расположены. По крайней мере изначально так было. Это совмещение только в студиях разрешено.
— О как! В точку, да! Я когда одна-то жила, когда сюда-то переехала, так мне унитаз в комнате ничем не мешал… У меня еще и душ есть, сейчас покажу. — Роза отставила сковородку с готовым блюдом на соседнюю конфорку и пошлепала к ширме. — Вот здесь можно душ принять, когда жарко… Протекает только, собака, и не заделать никак. Ну, бывает, что всем стояком друг друга и заливаем: я нижних соседей, а меня верхние. — Роза показала на скукоженный угол потолка. — А как Титус стал вокруг меня ошиваться, ночевки да поживки здесь устраивать, так пришлось унитаз-то огородить, чтобы все прилично было. Откупоривайте там, я накладываю. Вон штопор стоит, вон та фитюлька.. И оливье уже подоспел, а то что это обед из одного блюда? Супа сегодня нет, мы его утром съели, зато салат и второе.
— Э. э, Сиг! Руку-то прими, пролью же!
— Нет, себе наливайте, я не буду пить.
— То есть, как это ты не будешь пить? Ты что, спятил, что ли?
— Не спятил. А третьего дня был на исповеди и после этого дал себе зарок: до Святой Троицы — капли в рот не возьму.
— Да брось ты, в самом-то деле. Даже в церкви причащают вином покрепче вот этого вот. Брось, Сигорд, не дури.
— Я не дурю. Но и ты пойми: я ведь не только себе или другому человеку обещал…
— А кому? — Титус наморщил лоб, все еще не в силах представить, что человек может добровольно отказаться от выпивки в хорошей компании. Но тут вмешалась Роза:
— Это как раз ты дурачок, и алкашина вдобавок! А человек святое причастие принял и святую клятву дал! И нечего тогда спаивать! Давай стакан, я туда холодной водички налью. Как яишенку подъедим — попьем хорошего кофейку с печеньем, у меня есть печенье, хорошее, с арахисом, если только этот шныряла вчера не нашел и не сожрал, пока я на работе была.
— Да не нужно мне твое печенье! Слушай, Сиг… Вот жалость-то какая. А в честь чего ты зарок такой дал?
— Причины личные и я не хотел бы о них распространяться. Грехи, скажем так. Грехи, которые людям неподсудны, а все равно грызут…
— Ну… Нет, это несерьезно.
— Еще как серьезно. Зарок перед алтарем — это очень серьезно. Но я и водой преотлично обойдусь, поддержу компанию. Вы с Розой пейте на здоровье, а я так порадуюсь — и встрече, и тостам.
— Нам больше достанется. Ладно, тогда первый мой тост: за встречу! Чтобы такие ребята как мы с Розой и ты, Сиг, почаще встречались друг другу на жизненном пути!
— Ты закусывай, не забывай. И вы кушайте, Сигорд, кушайте.
Яичница с колбасой была жирна и вкусна, себе Сигорд такие роскошества не позволял. Однако, пожалуй, мог бы уже… Почему нет? Сковорода у него теперь есть, хотя и неудобная, греть долго, яйца — поштучно продаются, не только на дюжины… Кетчуп — это круто, дорого, но решаемо. До салата ему еще далеко. Хлеб он такой же ест. Реально. Только…
— Гм… Тогда второй тост. За то, чтобы все мы трое тут перешли на ты!
— Ха-аха-ха! Ой, молодец, ой не могу! Главное дело — только я сама хотела так же сказать — с языка сорвал!
— А третий будет за дам! За прекрасных дам!
— Погоди, Тит, мы еще второй не выпили, а ты уже с третьим лезешь. Салатцу еще, давайте, давайте, господа, чего на ночь-то оставлять!
— Розочка, я же просто анонсировал…
Хозяева прихлебывали столовое вино, как Сигорд воду. Протрезвевший было Титус на старые дрожжи вновь охмелел, а Розе хоть бы что — так и оставалась жаркая, потная, громогласная и внимательная к застольным мелочам: тарелки прибрала, салфеточки дала, крошки и пятна стерла, воду вскипятила, кофе достала…
— Я этого растворимого кофея не пью никогда. Дерьма накидают, натолкут, сверху опилками присыплют — вот вам и кофе готов, пожалте к столу! Нет уж. Люди мы бедные, но я зерна сама-то выберу, прикуплю, да дома-то обжарю, как меня матушка-покойница учила, да в кофемолке-то ручной намелю, чтобы не мука, но и не камешки… Или вот этому гусю поручу молоть, но редко когда, испортит не то…
— Когда я тебе чего портил? А? Нет, ты скажи!..
— Тихо! Смирно сиди, не то спать отнесу и подушкой придавлю. А кофемолка-то еще от бабушки досталась, там во всех еённых частях, даже в железе, сплошная экология, ничего химического. А турка моя! Глянь Сигорд, туда ровнехонько четыре нормальных чашки помещается! Старинная турка, еще довоенная. Ну глянь!