— Здравствуйте, молодой человек. Я и есть Олга Бунаго, приятно познакомиться. А вас как прикажете звать-величать, господин детектив?
— Ричард. Просто Ричард. Но, честно говоря, я был уверен, что вы старше…
— Еще старше? Мне восемьдесят лет ровно, юноша.
— Да, но внешне…
— Вы жиголо, или детектив? — Вот сволочь. Эх, как меня раздражают все эти капризные старухи с фиолетовыми куделяшками, особенно если они вступают в права заказчиков непосредственно со мною… Надо было ей в лоб сказать: «я думал вы моложе, мне говорили, что вам всего восемьдесят».
— Второе.
— Тогда и ведите себя соответственно.
— Постараюсь.
— Ой… Вы обиделись… Вас прогневала ненормальная старуха с дурацкой прической на выжившей из ума голове… Чаю или кофе? Я не хотела вас обидеть.
— Кофе. Не обидели, но кусаетесь вы больно, сударыня, признаю.
— А что мне остается?.. Мария! Мара! Голубушка, принесите кофе этому юному господину. И не забудьте мой отвар. Пройдемте ко мне в будуар, господин Ричард, мне там всего комфортнее, да и до туалета ближе…
— Просто Ричард, сударыня.
— Да? Ну, тогда я просто Олга — и никаких графинь. Ведь я графиня, вы знаете об этом?
— Естественно, сударыня Олга, я об этом знаю, равно как и предупрежден о том, что вы не любите именоваться титулом.
— Совершенно верно. Все эти звонкие громкие титулы — они для Старого света, в крайнем случае и для Соединенных Штатов подойдут, — потрясать куцее воображение этих жирных и тупых лавочников, но у нас в Бабилоне…
— Отчего же, сударыня? И у нас в Бабилоне на титулы обращают внимание: быть бароном, или князем, престижно и всегда модно.
— Нет и нет. В Европе, при всех королевских дворах, имена моих благородных предков, маркграфов Бунаго, произносились герольдами благоговейно и с уважением почти тысячу лет подряд… Но… Даже для династий наступает рано или поздно время жить одними только воспоминаниями, и надо не упустить для себя этот момент, чтобы не стать посмешищем в глазах окружающих, чтобы не слышать комплименты, неотличимые от плохо скрытых издевательств, подобных вашему ознакомительному флирту со старой каргой из Иневии.
— Сударыня, я еще раз прошу меня простить! Но я не флиртовал.
— Олга. Попытайтесь звать меня просто Олга.
— Да, Олга. Ваш кофе великолепен — и это правда — но он в меня не лезет. Гм… Чувство вины за не совершённый проступок мешает.
— Прощаю вас, юноша. Пейте спокойно, я не умею долго сердиться. Зато способна долго бояться…
— Не такой уж я и юноша… Олга. Тридцать лет — это не восемьдесят, конечно. Однако и от восемнадцати отстоит на примерно равном от вас расстоянии…
— На равном? Вы не преувеличиваете?
— Увы, не преувеличиваю нисколько: юность так скоротечна. Какой у вас будуар стильный!.. — Тут уж я похвалил старуху с полной искренностью: если человек дворянин с тысячелетней историей предков, да денег куры не клюют — можно позволить развернуться хорошему вкусу: будуар представляет собою полуправильный восьмиугольник с четырьмя стенами, сплошь затянутыми штофом фисташкового цвета, угол каждой стены как бы подрезан, превращен в вертикальную ленту, но не настолько, чтобы плоскости, разбивающие каждый прямой угол на два равных тупых, могли именоваться стенами. Ширина каждой «стены-ленты» сантиметров сорок от силы… По миниатюре-офорту на каждой из них: «Времена года». Никаких ковров и гобеленов, только мозаичный паркет, дубовый, с редкими эбеновыми вставками, несколько пуфиков, кушеток, подушек, расставленных и разбросанных в продуманном беспорядке, возле единственного окна — зеркало на маленьком столике… На потолке непременная позолоченная лепнина, изрядных размеров люстра с висюльками, если не из бриллиантов, то, вероятно, хрустальная…
— Неплохо, да?
— Великолепно, суд… Олга, просто великолепно. Здесь-то уж у вас не будет сомнений в моей искренности?
— Самой нравится. Но перейдемте к делу, если вы уже утолили жажду. А я, с вашего разрешения, буду рассказывать и прихлебывать мой отварчик, прихлебывать и рассказывать, хотя вы и так, наверное, в курсе моей беды?
— В курсе, но я бы хотел послушать ваш рассказ, мне это может быть весьма полезным. И прежде чем мы приступим…
— Да-да?
— Я могу впоследствии рассчитывать еще на одну чашечку такого же напитка? — я кивнул на кофейник и улыбнулся. Говорят, у меня неплохая улыбка, но и комплименты женщинам никогда не стоит прекращать, надо лишь искать приемлемые формы…
— Да хоть залейтесь. Лишь бы дело сделали. Отчего-то я испытываю к вашим умственным способностям легкое недоверие. Может, оттого так, что вижу вашу привычку нравиться женщинам?
Вот ведь старая клюшка! Хотел бы я, чтобы у меня родная бабушка была такая же четкая и богатая: и наследство по ветру не развеяла бы, по шарлатанам да приживалкам, и само наследство — с габаритами. Но я ни одну из бабушек не застал, обе рано умерли, как и деды. В ответ на очередной подкус иневийской бабки-заказчицы, я улыбнулся и пожал плечами.
— Этого я за вас знать не могу. Но постараюсь, чтобы по результатам дела, ваше мнение обо мне, Олга, изменилось в лучшую сторону. Очень постараюсь, и не только из-за денег. Рассказывайте.
Бабка живет, вынуждена жить, с ее слов, на два дома: в этом — с утра и до позднего вечера, а ночевать ездит в другой, в четырех кварталах отсюда. Причуда эта родилась в ней из-за страха: в доме завелось привидение, призрак. Пока жив был ее муж, Олга Бунаго жила в своем родовом особняке и горя не знала, а как только муж умер, она стала бояться. Призрак ходит по длинному коридору второго этажа, от лестницы к ее спальне, мимо будуара, ходит почти каждую ночь, иногда и не один. Видеть его — редко кто видел, только иногда мерцала неясная тень, но шаги слышали многие. И полиция здесь дежурила, и священники кропили святой водой — ничего не помогает.