– А действительно, что он тебе сказал?
– Очень надеется на твои фото.
– Правда??? Так и сказал?
– Да.
– Что надеется на мною сделанные фотографии?
– Да.
– А как он точно сказал?
– Очень надеюсь на фото, сделанные вашей супругой.
– Супругой? Фи, какое ужасное слово. Он так и сказал – супругой?
– Или женой. Какая, хрен, разница! Очень надеюсь на фото, сделанные вашей женой.
– Не сердись. Разница большая, потому что супруга – какое-то очень мещанское слово. От твоей мамы я еще готова его услышать, но от Чилли...
– Слушай, Ши, давай хоть в отпуске не будем обсуждать с тобой мою маму... Пойдем лучше... Ну, в бар спустимся, пива выпьем.
– Бедненький, ты хочешь пива? Ты устал, разнервничался...
– А... Черт его знает, чего я хочу... На месте не сидится; вот чего я точно не хочу – так это сидеть в четырех стенах, ни здесь, ни в баре, ни в кино. Пойдем к морю, на луну, что ли, полюбуемся.
– Пойдем, ты прав, нечего здесь высиживать в последний вечер.
Мы сидим на скамеечке в обнимку, перед нами во тьме шумит-пыхтит океан, но вряд ли он, подобно нам, взволнован и огорчен предстоящей разлукой. Я не знаю, о чем сейчас молчит Шонна, я просто гляжу во тьму, мне достаточно запахов и звуков, чтобы ощущать – он там, огромный, свободный, бессмертный, бесстрастный... О, если бы его можно было запечатлеть как он есть, даже невидимым... И взять с собою...
Летний отпуск посреди зимы оказался похож на целую вечность, промелькнувшую в одно мгновение: тот же июль, те же сугробы вдоль шоссе, та же ватная ночь без звезд...
– Что обещают-то? – Наш таксист смышлен и приветлив, потому что я сел, не торгуясь, только кивнул на его «сто пятьдесят». Но чемоданы уже волок он, и в аэропорту к мотору, и к лифту в парадной. Правда, третий, на месте купленный под подарки и сувениры, достался мне, но как раз такой груз – ничуточки не тянет.
– Синоптики? Послезавтра потепление, потом опять похолодание, но уже не надолго, потому что август на носу. Надо же! Даже вечером, при фонарях, загары ваши заметны. Завидую.
– На прошлой неделе надо было завидовать, а теперь поздно: нынче мы, так же как и вы, в матушке-зиме по самые гланды...
Дети не спят, дети изнывают, они уже дома, ждут нас вместе с тещей. Тесть приболел, но ничего серьезного, легонький приступ радикулита, и врачи присоветовали пригасить его на дальних подступах, не провоцировать активным образом жизни. Ладно, на днях нагрянем к ним в гости, с тестем у меня отношения не хуже, чем с тещей, а с ней мы не ругаемся и ничего ни разу не делили.
Все же активное безделье в комфорте – лучший отдых на свете! Вроде бы и молод пока, тридцатника не разменял, и на работе кайлом не махаю, у станка не стою, а вышел после «курортной» недели трудиться – и ощутил, что отдохнул. Больше сил стало, энтузиазма, хорошего настроения... Плюс еще детки... О-о, как мы друг по другу соскучились, оказывается! Крики, взвизги, подарки, бесконечные чмокания... Куда там фанатам Чилли Чейна!... Сначала мы с Жаном держались дружно и твердо, как индейцы на допросе у бледнолицых собак, а потом я один остался в компании расчувствовавшихся детей и женщин: шепчут чего-то, носами хлюпают, слезами заливаются... «Они нас больше никогда и никуда не отпустят». Это угроза или обещание, интересно знать?..
Потом, самая желанная и трепетная минута для собравшихся по обе стороны чемодана: вручение и получение подарков! Чтобы счастье было полным и протяжным – подарков должно быть много, они вынимаются, один за другим, и вручаются, то одному, то другой, потом опять другой, а это – опять Жану... Теще, теще для тестя... Да, да, этот коралл тоже вам... И эта тарелочка на стену... Мама, тебе нравится? Я искала всю неделю, чтобы она подошла именно к вашим обоям... Между прочим – да, она действительно искала, я свидетель. А-а-а-а... Вы что, кр-р-рошки мои? Думали, что все? Нет, у папы для вас еще есть кое-что... Рик! Боже мой, Рик! Куда же на ночь?... Нет, нет, нет, правильно! Ура! Папа молодец!.. Ладно уж, один раз в жизни и конфеты можно перед сном, после чистки зубов... Не шумите, женщины, не сердите меня в это прекрасное мгновение, дайте ему остановиться в этом помещении...
Но, честно говоря, на следующий день и мне тяжко было выходить на грязные утренние снеги, покидать уютнейший из маленьких миров, не дождавшись, пока они глазенки раскроют, мои дорогие детишки, Элли и Жан.
Эта зима одарила меня нежданною проблемой, которая, впрочем, нисколько мне не досадила: опять позвонил мне папахен. То, что проблема сия не в досаду моей жизни, – выяснилось позже, а в первый момент глюкнуло мне, что он в больнице, или в тюрьме. Или, для разнообразия, в тюремной больнице. Ни того, ни другого: на воле, в относительном здравии, не пьян, не побит, документы решил восстанавливать... С моей помощью. Японский бог мне в селезенку! Всю жизнь только и мечтал! Но, с другой стороны, кто, кроме прямых родственников, подтвердит в инстанциях его личность, кто поручится за истинность, кто, наконец, деньги заплатит, сборы-поборы?.. Мать, обычно, резко настроена против любых упоминаний об отце и любых моих телодвижений по данному поводу, но тут уж я был невыносимо черств и сердит, и она смирилась, взялась помогать, добросовестно и подчеркнуто неохотно. С деньгами вышла великая странность, близкая к чуду, а в остальном мы с матушкой спроворили что могли: она у себя по архивам кое-какие документарные свидетельства нашла, я по юридической линии пошустрил, Карла, магистра нашего, по-дружески, за могарыч, припряг – восстановили бате документы, удостоверяющие личность! Весь необходимый и достаточный комплект, чтобы ему без ограничений ощущать себя свободным гражданином свободной страны. Надолго ли – вот вопрос... По пьяной лавочке опять все растеряет... Хотя... И раз, и два, и три раза мы с ним встречались по этому поводу – трезвый ходит! Одет беднейше, выглядит ужасно, но – трезвый, и глаза чистые.
– Хочешь внуков посмотреть? Давай, заедем, что ли?
– Хочу, но после. Ладно?
Ладно, что же, я его понимаю. Стесняется Шонны, а больше – внуков, которым он не более чем чужой и некрасивый дядя. Надо будет ему фотографии, что ли, подарить. Честно говоря, и внук с внучкой для него – скорее абстракция, нежели родная кровь, я так думаю... Конечно же, я не обольщаюсь на его счет: в свое время врачи мне объясняли, что у таких застарелых алкашей периоды ремиссии, «просветления», долгими не бывают, но хотя бы так, хоть на мгновение... Да, о финансовом чуде: все «формальные» деньги папаша выложил из собственного кармана, все двести, или даже триста талеров. Поразительно. Может, он, подобно неосторожной мухе, запутался в тенетах какой-нибудь зловещей секты, коли не пьет отныне, восстанавливает документы и деньги зарабатывает?.. Не знаю и знать не хочу. С меня достаточно того внутреннего откровения, знания о грядущем: однажды, похоже что и ждать не придется долго, все хлопоты по его земному содержанию (или погребению) лягут на мои плечи, и в этих моих обязанностях не будет у меня союзников в лице жены и матери. Но он мой отец. Отец. Всё. Конец дискуссии.