Я, за годы работы, два раза получал выговорешники за несвоевременность написания отчетов, и это еще по-божески: Бобу Бетолу, например, дважды-трижды в год по «строгачу» вкатывают. Когда-нибудь ему это обязательно аукнется по-серьезному, но он принципиально не задумывается о будущем, надеется «сдохнуть молодым». Ну-ну...
Это я первый предложил отцу встретиться, хотя, повторюсь, не испытывал к этому ни малейшей душевной склоннности. Но... Если у меня, молодого и здорового, количество отмеренных мне секунд ограничено, то это еще не повод, чтобы пожадничать и не потратить некоторое их количество на человека, который дал мне жизнь, и у которого этих секунд осталось... поменьше чем у меня. Я безо всяких обиняков собирался усадить его в мотор и покатать по городу, никуда не приглашая и ничего не объясняя... Ну, и помочь наличными слегка, тем более, что был в этот момент при деньгах. Поэтому мы сбили в телефонном разговоре общее время, место встречи и до вечера прервались.
Унылый и строгий Бабилонский натюрморт: осень, сумерки, дождь. Иногда я ловлю себя на мысли, что вот такое вот мгновение, я бы с превеликим удовольствием растянул бы на пару-тройку часов, так уж оно мне, моему душевному настрою, в унисон ... Из всех четырех времен года, я предпочитаю осень, на втором месте весна. Потом лето, а уж зиму терпеть не могу, за ее оттепели, морозы, сугробы, черно-белые пейзажи... Не сугробы в Бабилоне – а серые бисквиты с черными грязевыми прослойками: бац оттепель! – подтаяло. Хрясь мороз! – застыло. Потом сверху свежим снежком – и цикл повторяется... И еще ковры чистить... Не люблю я это время года! Доводилось мне бывать зимою в провинции, почти на наших же, бабилонских широтах, ну, может, чуточку севернее... Не знаю... То ли это впечатления туриста, то ли в самом деле, как сказал поэт: «В провинции и климат простоват: зимою стужа, летом пыль да солнце...» Если уж зима континентальная, так это мороз, синее небо, бодрость, свежесть, даже лыжня под ногами повизгивает и похрюкивает от удовольствия... Снег сахарный, чистый, дети с горок катаются... Все румяные, веселые. А у нас Шонна не успевает грязь с вещей счищать, с моих и с детских. Сама же каким-то образом умудряется всегда чистой оставаться...
Осень в Бабилоне чище, строже зимы и бесконечно красивее. Кленовый красный листище – шлеп крылами! и прилип к ветровому стеклу справа, напротив пассажирского сидения. Здоровенная такая бабочка, в две моих ладони, мне даже сметать его со стекла показалось жалко, раз не мешает обзору. «Сиди, отдыхай, – говорю, – со мною покатаешься'... Но – нет: сдернуло его на повороте и унесло куда-то. Даже усилившийся дождик меня сию секунду не достает, не раздражает, а как бы наоборот... Дома все более-менее, на работе – пока без приключений и нервотрепки, если не считать пролитых ведер чернил и пота, матушка здорова, отец в относительном порядке, если не врет... Во всяком случае, номер телефона по-прежнему помнит и голос трезвый. То есть, состояние духа у меня ровное, и я, разбавив легкую меланхолию легкой же улыбкой, готов был бы часами кружить на моторе в бабилонских сумерках, подрезать и давить колесами дождевые спелые колосья... Но всегда на пути этому случается помеха: либо настроение быстро заканчивается, либо маршрут, либо дождь. А чаще – самые сумерки: слишком уж они мимолетны. Фонари постепенно, словно бы спросонок, зажглись навстречу ночи, прохожих мало, до зимы далеко. Отца я не сразу узнал: стоит в условленном месте мужичок в легкой курточке, кепка с коротким козырьком, зонт в руке...
– А где, – думаю, – папахен?
Вдруг мужичок зашевелился, очки протирает в мою сторону... А это он и есть! В очках. Ну дела. То есть, он явно так и не запил с момента нашей последней встречи и даже приоделся как-то... по-человечески. Ни дать ни взять – малоимущий пенсионер, не мот, и не кутила, но и не голытьба... Я моментально сориентировался и, вместо того, чтобы прятать себя и его от дождя и глаз людских в личном моторе, повез его, будто бы так и собирался с самого начала, в кофейню, но не в ту, где я ворковал с госпожой Лесси из универсама, а в другую, попроще и подемократичнее.
Мотор я успел закрыть, а зонтик-то в багажнике, ну, мы вдвоем под отцовским – хоть он и, прямо скажем, не вполне зонт... – благополучно добрались до кафешки, благо идти было всего метров тридцать. Да... черт побери... Время... Он идет, такой (зонтик я перехватил), пониже меня ростом, заметно поуже в плечах, седой, сутуловатый... А ведь когда-то я за его руку цеплялся и она, такая громадная, едва помещалась в моей ладошке...
Там мы заказали чаю по полной программе: горячее молоко, черный особый чай, пузатые уютные чашки...
– Есть будешь, пап?
– По вечерам стараюсь не есть, желудок...
– Тогда и я не хочу.
Беседуем, а беседа-то не клеится. Да, у каждого все «окей», все из нас здоровы, никто ни в чем не нуждается... И чувство неловкости, еще с телефонного разговора, никак не хочет меня покидать. А у меня с собой уже была сотовая трубка, снабдили от работы, как весьма ценного сотрудника. Ладно, – думаю, – следует быть логичным. Отлучился на минутку и прямо из туалетной кабинки звоню домой:
– Але, Ши? Птичка моя, как дела?
– Ура, Ричик, ты где? Я уже детей укладываю. Почему так поздно?
– Я с отцом. Нет, все окей, просто встретились, без насущных проблем. Дети спят, или еще нет?
– Укладываю. Элли баиньки, а Жан без сказки не засыпает. Так ты когда будешь?
– Скоро. И не один, с отцом. Короче, пирожных я сам куплю, а ты чаек, то, се...
– Ой-й-й, Ри-и-ичик...
– Все, моя крошка. Едем. – Черствость и бездушие – это весьма ценные мужские привилегии семейной жизни, если, конечно, ими не злоупотреблять. Повздыхает – и примет как надо, нечего тут хныкать. Если же только и делать, что «подстилаться» под женские чаяния и капризы, то никакого житья не будет, а тем более уважения, со стороны тех же мам, жен, сестер и дочерей. Природа «евина» такова. Тем более, что мои Богом данные женщины: Шонна, матушка и даже цветочек-лепесточек Элли, – преотлично знают-понимают, когда можно ныть, пилить, капризничать, выпрашивать, настаивать на своем, без малейшего риска грозы и отказа с моей стороны. Положено им быть такими время от времени, а мне положено – всячески их ублажать, да терпеливо сносить любые глупости. Всячески, любые – но не всегда. В балансе интересов сторон – залог счастливой семейной жизни.