Но дом не ответил ему, и Сигорд двинулся дальше, уже смотря под ноги и по сторонам. Видимо, все же в этот дом нередко забредали какие-то существа, люди, а может, собаки… Засохшие кучки говна виднелись там и сям, возле некоторых виднелся лоскутный мусор, в котором, при некотором насилии над воображением, можно было увидеть нечто вроде подтирочных бумажек. С другой стороны, зачем собакам туалетная бумага? Тем более бомжам…
Дом одряхлел. Смешно говорить так о развалинах, где даже крысы случайные гости, но его прошлая ветхость, та, которая приютила пьяницу и бомжа Сигорда, не шла ни в какое сравнение с нынешней, тусклой, волглой… Вот здесь должен быть провал в ступеньках… Сигорд сощурился в полутьме – здесь она, а куда ей деваться-то, дырке старой? Осторожно переступил и чуть было не вмазался лицом и горлом в торчащую поперек доску. От стены отвалилась, но не до конца. Раз ее не убрали с дороги, значит в последнее время никто выше полутора метров ростом здесь не проходил… Сигорд ткнул легонько запачканным кулаком и гнилая доска упала, да уже не со стуком, а, скорее, с противным мокрым чмоком.
Боже, мой, какая отвратительная помойка! Сигорд стоял, озирая чердак, не в силах поверить, что даже в час горя и помутнения рассудка он сумел провести здесь целую ночь до рассвета, и даже спать на вот этой вот склизкой… поверхности. Не говоря уже о том далеком времени, когда он жил здесь на постоянной основе. Да жил. Воду кипятил, суп готовил, на сковородке что-то жарил… Спал, деньги хранил, мечтал…
А еще раньше, до этого, когда пил… А это корыто, в котором он умывался. Желудок съежился и Сигорду немедленно захотелось выблевать в корыто весь сегодняшний завтрак и вчерашний ужин. И вчерашний обед неплохо бы… Но спазмы улеглись и желудочного цунами не случилось. Сигорд продолжал озираться, в попытке найти и взять с собой какой-нибудь предмет, на память о пережитом, ибо в предыдущие исходы с чердака в большой мир он брал и выбрасывал, не помышляя о подобных сантиментах. А теперь вот приспичило… Но не было ничего, что можно было бы без омерзения взять в руки. Разве что гвоздь… Что-то он делал этим гвоздем-стопятидесяткой, но что? Не вспомнить. Вон там, в стене, у него был основной тайник, а здесь – Сигорд пихнул ногой – другой, для мелких купюр… Вот если бы он затырил сюда кипятильник, то можно было бы кипяточек сделать, отметить посещение… Предположим, чаю в пакетиках заранее купить… Да, и кружку с ложкой, и сахару… Скажем, высвистать Анджело и послать его в лавку за покупками… К черту такую ностальгию с липовыми реконструкциями прошедшего быта. Что же с этим домом делать?
Может, действительно, послушать Яблонского, да спроворить из него себе особняк? Как раз вот из этого дома? Пустырь выкупить, обнести оградой решетчатой, лужайки, газоны, вазоны… С круглосуточной охраной, естественно, чтобы не гадили вокруг… Или снести его к чертовой матери, через годик перепродать место, наверняка с весомой выгодой, если вспоминать все эти деловые намеки господина Шредера? Да, именно разрушить, продать и навсегда забыть, как страшный сон, свое помойное прошлое?
Сигорд задумался. Нет. Все будет именно так, как он уже решил, бесповоротно и окончательно. Дом станет музеем. Диковинным частным музеем. Никаких грошовых расчетов по экономии, никаких муляжей: самые квалифицированные реставраторы возьмутся за дело. Если понадобится – можно быть выписать хоть из Европы, из самой Венеции. Стены, фундамент останутся прежними, отремонтированные, восстановленные – но никак не замененные на «новодел». Крыша с чердаком – ну тот уже по обстановке: если можно будет сохранить что-либо из прежнего, хотя бы стропила, пусть и не полностью – сохранят. Крышу перестлать, окна поменять, целиком, с рамами вместе… И вообще всю столярку надо будет заменить. Из подвалов откачать сырость, высушить и герметизировать, чтобы насухо и навсегда. Двор восстановить, да не с новыми саженцами, в мизинец каждый, а сразу подсадить взрослые деревья.
Сколько там было квартир – шестнадцать, двадцать? Одну выделить под смотрителей – остальные под музей. Пусть шестнадцать. Минус одна – пятнадцать. Дом строился еще перед войной, задолго до войны… Шредер сказал, что в середине двадцатых. Значит, если от всего века отнять четверть – останется семьдесят пять лет. Семьдесят пять поделить на пятнадцать – получится пять лет. Каждая квартира будет восстановлена под частное жилье граждан среднего достатка, с примерным историческим интервалом в пять лет. То есть, от середины двадцатых – до конца века.