Очевидно, что речь шла именно о коммунистической идее — в ее утопическом варианте. Другой идеи, внушающей страх всем буржуа, просто не было. В пользу этого говорят и остальные стихотворения Беранже, написанные на ту же тему.
Зафиксировав факт явления Идеи миру, Беранже продолжает:
Далее идет диалог поэта с Идеей, в котором он предупреждает, что буржуа будут жесточайше подавлять ее сторонников, а Идея подробно объясняет поэту, что насилие по отношению к людям, исповедующим такую идею, контрпродуктивно. Не будем спорить. В какой-то степени это действительно так. Хотя… прекраснодушие, с которым Беранже рассуждает на тему о скрепляющей силе крови мучеников за идею, вызывает сложное чувство. Восстание, захлебнувшееся в крови… этот образ, согласитесь, тоже имеет право на существование.
В одном Беранже, безусловно, прав — буржуа смертельно испугались новой идеи. И вскоре поняли, что борьба с ней потребует чего-то экстраординарного. И что на алтарь этой экстраординарной борьбы необходимо будет принести очень серьезные жертвы. В дальнейшем необходимо обсудить, как именно начали буржуа бороться с враждебной идеей, насколько изощренной стала в итоге эта борьба. Сейчас же надо зафиксировать главное. Никакие изыски буржуазной борьбы с коммунистической идеей, никакие тонкие игры на поле идей как таковых, ничего бы сами по себе не дали и буржуазию бы не спасли. Такие тонкие игры были абсолютно необходимы в качестве дополнительного элемента борьбы с идеей. Основным же стал сговор с теми силами, которые буржуазия до того беспощадно подавляла. Подавляла вплоть до того момента, когда страх перед идеей (она же призрак коммунизма) не побудил к фундаментальной переоценке приоритетов, ценностей, подходов и не заставил пойти на капитуляцию.
Фактически буржуазия ради своего спасения вернула на историческую сцену класс, ею же прежде низвергнутый в бездну исторического небытия. Я имею в виду класс феодалов. Формально буржуа достигли компромисса с этим классом уже в середине XIX столетия. Но этот компромисс не был капитуляцией буржуазии. Скорее, феодалы — их наиболее трусливая и конформистская часть — капитулировали, выдавая дочек за преуспевших буржуа, заседая в ненавистных парламентах, осваивая новые буржуазные навыки. Трусливая часть феодального сословия пошла на это, но настоящая «черная аристократия» терпеливо ждала своего часа. И дождалась. Конечно, подобное ожидание длиною в полтора столетия — это далеко не бесплатное удовольствие. Пребывание в состоянии исторического небытия существенно меняет классовое сознание. Порою класс был близок к отчаянию. Но он не сдался и дождался подлинного реванша. Имя этого реванша — фашизм.
Буржуа признали, что справиться с идеей, внушающей им страх, они могут, только отказавшись от главного своего достояния — от классического буржуазного гуманизма. И его политических производных: «Свобода, Равенство, Братство»… демократия… прогресс… и так далее. Буржуа сказали самой реакционной части класса феодалов: «Мы приносим все эти глупости на алтарь союза с вами, возвращайтесь по-настоящему, поворачивайте вспять колесо истории, делайте что угодно, включайте любые темные энергии, но задушите эту идею!»
Реакционный класс вышел из исторического небытия, напитавшись содержащейся в этом небытии контристорической ненавистью, и набросился на идею как на крайнее выражение всего того, что ему было ненавистно со времен Марата и Робеспьера. Расправляясь с этой идеей, он не удержался и решил полакомиться остатками англо-французско-американского буржуазного гуманизма. Увлекшись, несколько перебрал. И буржуа, скрипя зубами, ненадолго заключили союз с представителями ненавистной им коммунистической идеологии.
Но как только реакционный класс, призванный самой же буржуазией для уничтожения красной идеи, отказался от крайних форм антибуржуазного хулиганства, буржуа не просто заключили его в объятья как блудного сына. Они подчинились его проекту, они приняли его ценности, они восхитились его технологическим совершенством в сфере изощренного насилия, глумливого использования низких энергий и многого другого.
Вот что представляет собой антикоммунистический субъект, разгромивший коммунизм в конце XX века. Очень важно понять, что этот субъект не имеет ничего общего с классическим буржуазным гуманизмом. Что он разорвал с этим гуманизмом раз и навсегда, причем с невероятной радикальностью. И что именно такой разрыв является главным слагаемым его победы. А все остальное — важные, но дополнительные слагаемые.
Итак, еще раз. Есть коммунистическая идея, она внушает страх буржуа, если она окрепнет и победит — прости-прощай классовое господство. С нею начинают бороться, в политических боях проходит конец XIX — начало XX века. А там война… русская революция… попытки революций в Европе… выстаивание коммунистической России, несмотря на интервенцию и Гражданскую войну… набирание СССР мощи… Коминтерн… и — бац! Стоп, машина! Фашизм. Испуганная буржуазия говорит тому классу, который сама же и победила: «Возвращайся! Привноси в жизнь все то, что взрастил за столетие ненависти! Разворачивайся по-настоящему. Учи нас настоящей ненависти. Мы готовы быть на подхвате. Мы отбрасываем все свои гуманистические предрассудки. Мы отказываемся от прогресса ради победы над ненавидимым врагом. Обеспечь нам эту победу, а мы выполним любые твои условия».
Знакомясь с тем, как оперативно и заботливо весной 1945 г., в последние дни войны и сразу после, были перемещены через океан, в США, ведущие гитлеровские специалисты по антикоммунистической пропаганде, убеждаешься в глубине и последовательности капитуляции буржуазии перед своим побежденным ранее историческим предшественником. Ведь именно его представители составили костяк войска Холодной войны и довели эту войну до победного конца.
Холодная война как война с коммунизмом на уничтожение была начата Западом в марте 1946 г. так называемой Фултонской речью У.Черчилля. Идеологический характер заявляемой войны был в этой речи ясно обозначен: СССР ведет «вероучительную» экспансию — в сердце Старой Европы насаждается коммунизм — этому надо поставить заслон!
Хотя развивалась Холодная война по нескольким направлениям (можно даже сказать, что это была совокупность войн нескольких типов), все же в основном она была идеологической, поскольку основной задачей был именно разгром коммунистической идеологии. А разгром идеологии — это, прежде всего, ее дискредитация. Идеологическая война — это идеологическое уничтожение противника. Запад прекрасно понимал, что уничтожив нас идеологически, он уничтожит нас всячески. И, конечно, он отнесся к слову «война» серьезно.
У нас же в том, что длилось 45 лет, главное слово — «война» — как бы, не заметили и предпочли считать идеологическую войну идеологическим противостоянием. То есть мирным, хотя и напряженным сосуществованием систем с различным социальным строем. Если Запад вообще очень серьезно относится к слову «война», то в нашей традиции такого отношения нет. Во всяком случае, до момента, пока противник не вторгается физически на нашу территорию. Нашествие — это да! А всякие там «идеи»… Подумаешь! «Мели Емеля, твоя неделя!»
Но главное — мы не осознали суровой новизны ситуации, не поняли, что война с буржуазией — в прошлом. Что теперь необходимо вести войну с совершенно другим противником. Мы не распознали этого противника под буржуазными личинами. Мы не освободили его от этих личин. А он, обладая совершенно новой и нами не постигнутой природой, стал проникать в наше идеологическое пространство. Проникать таким образом, каким классический буржуазный противник проникнуть никогда бы не смог.
Антикоммунизм — это фашизм, освобожденный от свойственных ему когда-то демаршей против буржуазии и оснащенный новыми антигуманными «гуманитарными» технологиями». Воистину, так! Гонишь от себя такую мысль, порой она кажется избыточно экстравагантной, а потом… Потом идеологический враг снимает маски приличий и обнажает свою суть.
Поразительно, с какой вызывающей эксцентричностью это происходило в ходе передачи «Суд времени». Ведь все мы до сих пор именуем противника «либералом». А если и используем обидные вариации этого слова, то лишь затем, чтобы подчеркнуть далекость противника от либеральной классики, представителем которой он-де, мол, не является. Эка же невидаль! Противник на самом деле и не претендует быть либералом! Наш антикоммунистический — яростно, накаленно антикоммунистический — «либерал» — это нацист нового образца, ненавидящий все либеральные предрассудки. В ретортах нашего отечественного антикоммунизма был взращен именно такого вида нацизм. И взращивали его с далеко идущими целями. Он хорошо совмещаем с тем мировым нацизмом, который от мечты о «тысячелетнем рейхе» уже перешел к глобализаторской практике. Так что все разговоры о том, что идеологическая война завершена, — от лукавого.