Вы не поняли глубокий смысл, заложенный в данное творение? Значит, вы не понимаете что такое искусство, и вообще — «сторонник нацистов». Именно так ответил директор Эрмитажа Михаил Пиотровский в ответ на недоуменные вопросы: «А что это, собственно говоря, было?». «Мы заранее объяснили, что выставка антифашистская, поэтому все, кто выступает против этой выставки, — сторонник нацистов». «Искусство или не искусство — это все определяет музей. Это очень важный принцип».
Не менее категоричен искусствовед Александр Боровский, заявивший, что не приемлющие выставку — это «вечно вчерашние» люди, которым «пора, не боясь и не оглядываясь, дать такой прямой отпор… Не хотите — не ходите, не смотрите, не пущайте своих близких. Но не мешайте другим».
Вроде бы формально правильно. Не хочешь — не смотри. Но и другим не мешай. И все-таки хотелось бы вникнуть, чему именно настойчиво предлагается не мешать. На этот вопрос исчерпывающий ответ дает один из авторов композиции Джейк Чепмен в развернутом интервью журналу «Коммерсант-Власть». Интервью это настолько интересно, что стоит привести из него несколько цитат.
Вот что говорит художник о месте произведения искусства в постмодерне: «Произведение — это не какой-то там сакральный объект, как многие до сих пор воображают, а такой же продукт для экономического обмена, как и любой другой товар. А современное постмодернистское искусство вообще является наиболее чистой манифестацией капитализма».
Вот что говорится о цели творчества: «Если бы мы хотели напугать, мы бы сделали что-то по-настоящему страшное. Но мы хотим вызвать у зрителя смех… в момент смеха человек перестает быть человеком, становится больше животным, чем сами животные. Французский философ Жорж Батай сказал, что животные в мире — это как вода в воде. А человек становится водой в воде, только когда он смеется».
И самое главное: «Большинство фильмов ужасов паразитируют на христианской морали. Там есть понятия греха, воздаяния, спасения. Я надеюсь, что нам удается этого избежать. Мы не хотим давать ни малейшей надежды на спасение, которая, увы, присутствует у многих художников нашего поколения. Эти придурки все равно уверены, что их искусство способно исправить мир. Мы же всеми силами боремся с этим предрассудком эпохи Просвещения».
И добавление для тех, кто будет уверять, что братья Чепмен борются с нацизмом или делают еще что-то полезное в этом роде. На вопрос журналиста: «Однако ваши работы вполне допускают морализаторское толкование: осуждение ужасов войны, сексуальной эксплуатации детей, каких-нибудь опасностей генной инженерии», — Джеймс Чепмен отвечает: «Искусство, конечно, для того и существует, чтобы давать повод для самых разных интерпретаций. Но это не значит, что художник должен быть лентяем, который не удосуживается сам понять, что он делает. Искусство не сводится к таким глупостям, как рассуждение об опасностях генной инженерии и прочей морализаторской чуши».
Постмодерн, отрицая ценность содержания, ставит крест на идее развития, на самой возможности развития. И на пути отказа от развития его естественным врагом становится Просвещение, шире — Модерн. О чем прямо и говорит в своем интервью Джеймс Чепмен. Исправление мира, да еще и с помощью искусства — удел «придурков», «вчерашних людей», для которых заложенное в Модерне развитие до сих пор представляет ценность.
Такой взгляд можно было бы считать эпатажным взглядом экстравагантных художников. Но главная проблема заключается в том, что исповедующие иной, модернистский взгляд на мир оказываются неожиданно «изгоями». На наших глазах происходит полноценная инверсия. С культурой, на которой в Модерне держатся нормы, разделываются, взяв на вооружение концепцию постмодернистов. А всем, кого это не устраивает, предлагают подумать о собственном несовершенстве, архаичности, отсталости. В общем, о полном отсутствии жизненно необходимой в наши дни «креативности».
А «креативность» диктует жизни свои правила. Прежде всего, мерилом «большого искусства» прямо по рекомендации постмодернистов становятся деньги. Иначе зачем надо поднимать разговор о закрытии на ремонт уникальной экспозиции в музее В. В. Маяковского в 2013 году, когда исполнится 120 лет с момента рождения поэта? Ясно, зачем — откаты, уводы, распилы… Искусствовед Григорий Ревзин после восхищенного высказывания об экспозиции музея Маяковского констатирует: «…всего-то 25 лет назад мы могли делать вот так. И, глядя на все это, ты вдруг понимаешь, что произошло с того времени. Нет, это не апофеоз советской цивилизации, не авангард, не Сталин, не Хрущев — это только что было, люди все живы. Но это высказывание стадиально иной цивилизации. Она все еще полагала себя центром мира, она все еще считала, что вопрос о самоубийстве Владимира Владимировича — это какой-то главный вопрос человечества, и на него надо отвечать нам и сейчас. С тех пор, пожалуй, более актуальным стал вопрос о том, каким же он будет, новый BMW седьмой серии, и что ответит Mercedes. Честно скажите, ведь это, правда, интереснее?».
Отметить юбилей Маяковского нам предлагают не трепетным отношением к оставшейся от «иной цивилизации» прекрасной экспозиции, а по принципу «пипл хавает». А раз «хавает», то будет ему в юбилей поэта и соответствующий набор развлечений. Курсирующий по Филевской линии «Поезд поэзии», заполненный материалами о жизни и творчестве Маяковского. Акция в духе футуристов «Летняя велоночь», судя по названию и обещанному конкурсу молодых чтецов, обещающая нечто весьма «футуристичное»… и по бессмысленности напоминающее только празднование юбилея Пушкина, апогеем которого было бездарное чтение по ТВ «Евгения Онегина». Кажется, позже идею чтения разными людьми поэтических строчек использовали в рекламе «Макдональдса». К счастью, речь уже шла не о строчках Пушкина, а о прелестях «биг мака».
Но так называемая коммерциализация культуры — это цветочки. Ягодки — это попытки низвести человека до уровня даже не животного, а еще ниже.
«Для меня нет большой разницы между собаками и людьми», — заявляет арт-директор выставки «dOCUMENTA 13» Каролин Кристов-Бакарджиев. По ее мнению, мир в равной степени принадлежит всем живым существам. И животные с растениями также нуждаются, например, в избирательном праве, возможности получать эстетическое удовольствие, самостоятельно решать вопросы о необходимом количестве парков, мест для прогулок и других схожих вещах.
На налаживание контакта между миром животных и миром людей претендовал уже упомянутый нами выше Йозеф Бойс. В 1965 году в Дюссельдорфе он устроил выставку для мертвого кролика. А через несколько лет, в 1974 году, прожил несколько дней в клетке с койотом.
В Москве сходными вещами уже много лет занимается художник Олег Кулик. В 1994 году он участвовал в перформансе «Бешеный пес, или Последнее табу, охраняемое одиноким Цербером». Встав в голом виде на четвереньки, он изображал собаку и во время одной из выставок даже покусал посетителей.
В 1995 году в Лондоне прошла его выставка «Миссионер», во время которой Кулик читал проповедь рыбам, ссылаясь на то, что когда-то Франциск Ассизский читал проповеди птицам. Если вы сделаете попытку подойти к сему действу со своими рациональными вопросами, например, с вопросом: «Кто такой Кулик, и почему он себя сравнивает с Франциском Ассизским?», то неизбежно будете посрамлены. Ибо на «проклятые вопросы» постмодернисты уже дали простые ответы.
Так, летом 2012 года в Касселе прошла очередная выставка «dOCUMENTA 13» под кураторством Каролин Кристов-Бакарджиевой. Одной из поднятых тем была проблема возможности существования искусства после Освенцима. Как высказалась куратор выставки, петрушка в саду Дахау смотрела на то, что творили люди в концлагере, и ужасалась. Сложно сказать, что чувствовала и чувствовала ли что-нибудь петрушка, но рассуждения куратора о хороших животных и растениях и ужасных людях отсылают к вполне конкретной традиции, а именно — к фашистской.