Фашисты действительно пообещали немцам будущее — и вывели нацию из состояния раздавленности, подключив ее к чрезвычайно мощной энергии. Вопрос в источнике этой энергии.
Подлинный образ будущего подключает человека к созидательной энергии. Он подразумевает, что дорога в благое будущее открыта для всех. И что на пути к будущему всякий получает возможность развиваться и восходить.
Лжеобраз будущего предполагает, что пропускные билеты туда выдаются избирательно. Будущее — не для всех. Такая модель будущего подключает его строителей к энергии «машины зла». В соответствии с официальной нацистской Программой умервщления «Т-4» («Акция Тиргартенштрассе 4»), в будущем не оказалось места сначала для душевнобольных, умственно отсталых и наследственно больных граждан Германии (в первые годы действия программы их стерилизовали, дабы они не плодили себе подобных, «загрязняя» расу, позже — массово уничтожали). Затем выяснилось, что в будущем нет места и для инвалидов.
Нацистский образ будущего не предполагал, что в нем есть место душевнобольным, умственно отсталым, наследственно больным, инвалидам и еще много кому.
Характерно, что необходимость массовых убийств нацистские пропагандисты обосновывали не только соображениями «расовой гигиены», но и экономическими факторами. Осенью 1939 года была разработана пропагандистская формула 1000:10:5:1. Она означала, что на каждую 1000 людей приходится 10 нетрудоспособных, из этих 10 нужно оказать помощь пятерым, а одного — ликвидировать. Согласно нацистской статистике, по этой формуле надлежало уничтожить примерно 70 тысяч человек, что давало экономический эффект в 885 440 000 рейхсмарок (средства, сэкономленные благодаря тому, что уничтоженных не надо содержать и лечить).
А затем в список тех, кому не место в будущем, были включены целые народы (евреи, цыгане), «социально опасные элементы» (коммунисты), нетрудоспособные узники концлагерей, больные «остарбайтеры»… И так далее.
Как у мерзавцев поворачивается язык сравнивать фашизм и коммунизм! Фашисты в целях «расовой чистоты» в первую очередь пустили под нож «неполноценных» детей в возрасте до трех лет. А коммунисты создавали интернаты для детей с физическими и психическими ограничениями, и искали новаторские способы развития таких детей. Вспомним хотя бы Эвальда Ильенкова, сумевшего в ходе длительной теоретической и практической работы доказать, что даже слепоглухонемые от рождения дети могут стать полноценными членами общества.
Когда наши враги решили запустить в СССР «машину зла», то применили уже опробованную фашистами схему. Первый шаг — лишить советских граждан образа будущего. Мы уже не раз обращались к данной теме, описав, как долго и кропотливо враг добивался, чтобы наши соотечественники перестали любить свою историю, содрогнувшись от «ужасов, которые творил Сталин»… Чтобы они разлюбили свою страну — ведь нельзя же испытывать дочерние и сыновние чувства к «тоталитарному монстру»… Чтобы перестали ценить коллективизм, на котором наша страна держалась веками… Чтобы отмели возможность братского существования народов СССР…
Информационно-психологическую войну против СССР вел не только внешний враг, но и пятая колонна внутри страны, разлагавшая в первую очередь нашу политическую элиту. Уничтожение советского образа будущего началось не в перестройку, а в «оттепель», в 1961 году, когда Хрущев провозгласил на XXII съезде, что коммунизм будет построен к 1980 году. При этом под коммунизмом почему-то подразумевалось изобилие материальных благ («КПСС выдвигает великую задачу — достичь за предстоящее двадцатилетие уровня жизни народа, который будет выше, чем в любой капиталистической стране…») Уже тогда словосочетание «построение коммунизма» превратилось в то, над чем можно хохмить.
Но одно дело — болтать на партсобраниях о скором построении коммунизма, держа фигу в кармане, а другое — открыто от него отречься. Чтобы духу хватило на такое, нужен крайне привлекательный для большинства альтернативный образ будущего. Его и предложили перестройщики. И общество клюнуло на наживку, не сразу догадавшись, что ему подсунули лжеобраз, ибо дверца в новое будущее оказалась на поверку слишком узкой. Вхождение всех в это будущее вовсе не предполагалось.
Но об этом — в следующей, заключительной статье.
Классическая война
Доктрина тотальных войн (продолжение)
Выход из бесперспективного конфликта между ревнителями феодализма и духа и ревнителями капитализма и техники был найден только в советский период
Юрий Бардахчиев
Тема готовности (точнее, неготовности) России к тотальной Первой мировой войне, в которой ей пришлось участвовать буквально через десять лет после проигранной русско-японской войны, слишком обширна, чтобы можно было уложиться в рамки одной статьи. Поэтому продолжим рассказ о русских военных концепциях перед войной и о событиях самой войны, которая тоже оказалась проигранной Россией.
В предыдущей статье мы назвали три боровшиеся на тот момент военно-политические группировки, обсуждавшие, какую военную доктрину принять. Теперь подробнее опишем их представления.
Итак, с западниками все понятно — они и тогда, так же как и сейчас, были одержимы одной идеей: нечего изобретать то, что уже давно придумано более толковыми людьми. Речь, естественно, шла о германских, прусских и французских военных доктринах как самых «передовых» для того времени. Кстати, французская и прусская доктрины — сильно отличались. В том числе, и в вопросе о роли духа (по-французски — «элан»). Но наших военных-западников это не очень волновало. Им главное было уесть военных-почвенников. Чтобы не выдумывали, гады, свой велосипед, а делали все так, как «у них».
Что же касается почвенников, то они спорили не только с западниками, но и между собой. Одних военных-почвенников можно назвать технократами. Они сражались за необходимость полного технического перевооружения армии, хотя и пытались при этом не потерять исконно присущий русской армии воинский дух. Этих военных-почвенников называли «огнепоклонниками».
Другие же военные-почвенники настаивали на том, что любой технократизм погубит дух русской армии. И потому надо этот технократизм отвергнуть — во имя буквального воспроизводства суворовско-петровских традиций. Таких военных-почвенников называли «штыколюбами».
В каком-то смысле «штыколюбы» призывали к возвращению основ крепостного абсолютизма, ибо без такого возвращения их идеальная армия никак не вытанцовывалась. Разумеется, они ничего подобного напрямую не утверждали. Но царь и его окружение улавливали скрытый пафос «штыколюбов» и благоволили к ним, потому что хотели того же самого. Ведь нельзя было сохранить абсолютную монархию в России без возврата к той феодальной «бытийственности», на которую она опиралась. И опять же — ни царь, ни его окружение не могли напрямую об этом сказать. Умолчание «штыколюбов» и умолчание царского двора прекрасно дополняли друг друга. Возникала тайная взаимная симпатия «умалчивающих о главном».
Феодальную бытийственность никто, естественно, не восстанавливал. Ибо это было невозможно. А вот переход военного строительства на рельсы буржуазных принципов — тормозился всеми способами.
Понять, к чему это приводило на практике, можно, ознакомившись с позицией лидера партии «штыколюбов» генерала М. И. Драгомирова. Драгомиров был выдающимся военным мыслителем и весьма экстравагантным человеком. Он обладал громадным авторитетом в армии, писал талантливые статьи и книги по военной теории, высоко ценил традиции русских полководцев прошлого. Но отвергая все, что стремительно вносила в жизнь ненавидимая им буржуазная эпоха, Драгомиров договаривался до бредовых вещей, никак не совместимых с его умом и талантом.