Кроме того, она согласилась с выводами независимой комиссии бывшего посла Томаса Пикеринга о том, что главной причиной гибели четырех американцев в Бенгази являются «систематические провалы в работе центрального аппарата Госдепа и отсутствие должного взаимодействия между его подразделениями».
Отвечая на вопросы, Хиллари Клинтон вела себя эмоционально. Рассказала, как едва не заплакала, когда встречала самолет с убитыми сотрудниками.
Затем Клинтон был задан вопрос о том, почему сначала Госдеп объявил это нападение случайным, и лишь позднее атакующих начали называть террористами. Реагируя на этот вопрос, Клинтон ударила кулаком по столу и воскликнула: «Да какая сейчас разница?! Там были убиты четыре американца. И наша работа заключается в том, чтобы понять, что произошло и как не допустить повторения подобных событий».
Сколько страсти ради четырех собственных погибших сограждан!
Впрочем, о ливийском бесконечном кровопролитии американцы тоже иногда вспоминают. О нем вспомнил, например, в октябре прошлого года в интервью телеканалу Newsmax TV бывший директор ЦРУ Майкл Хайден. То есть лицо, принадлежавшее к той спецкорпорации, сотрудники которой погибли в Бенгази.
Он заявил, что решение администрации Белого дома о вмешательстве во внутренние дела Ливии и свержении режима Каддафи было принято без учета местной специфики.
Хайден сказал: «Перед вторжением в Ирак, десять лет тому назад, я напомнил госсекретарю Колину Пауэллу о правиле «тронул — купи»: если нанес урон, должен приобрести испорченный товар. Это же правило действует и в Ливии — мы помогли свергнуть режим Каддафи и теперь несем ответственность за хаос в этой стране. Если раньше мы видели там угнетателя и угнетенных, то теперь нарратив изменился — Восток против Запада, клановые разборки, исламские экстремисты. Вышло наружу все, что ранее тлело под спудом».
Тогда же в октябре, перед самой спецбомбардировкой Бани-Валида, от событий в Ливии отстранился генсек НАТО Расмуссен. На заданный ему вопрос о происходящем в этом городе он ответил: «Мы завершили нашу операцию в Ливии 31 октября прошлого года, и у нас нет намерений возвращаться».
Задача выполнена. Страна превращена в гигантское лобное место.
Таково реальное содержание того, что на языке политологии принято корректно именовать «нестабильностью».
Сегодняшняя Ливия — это зона «мироустроительного ада». Произведенный в Ливии, этот ад экспортируется его агентами в соседние страны региона.
Именно оружием, разграбленным ливийскими «повстанцами» со складов для «народной самообороны Джамахирии», сейчас воюют племенные ополчения в суданском Дарфуре, а также радикальные исламисты в Мали, Алжире, Конго и, прежде всего, в Сирии. Именно хаос множества межплеменных конфликтов в Ливии запускает те же конфликты в половине Африки.
Но процесс «производства ада» в самой Ливии при этом не останавливается. Он идет, уничтожая население страны и питая собой все новые мироустроительные конфликты.
Концептуальная война
Концептуализация Не-Бытия
Метафору хаосмоса Делёз и Гваттари «склеили» из хаоса, космоса и осмоса
Юрий Бялый
Какими же еще свойствами наделен предъявляемый Делёзом и Гваттари номадологический мир? И почему, с какого, как говорится, рожна, этот мир-ризома стал таким?
Постмодернисты отвечают: это — мир Руин.
Мир премодерна и модерна обладал устойчивой целостностью, структурностью и упорядоченностью, он был Космосом, то есть Порядком. Но он — кончился, рассыпался в прах. Новый мир-ризома всей этой упорядоченности лишен и наполнен руинами — обломками прошлых структурных порядков, целостностей, смысловых организованностей. Делёз и Гваттари пишут: «Мы живем в век частичных объектов, кирпичей, которые были разбиты вдребезги, и их остатков. Мы больше не верим в миф о существовании фрагментов, которые, подобно обломкам античных статуй, ждут последнего, кто подвернется, чтобы их заново склеить и воссоздать… цельность и целостность образа оригинала».
И потому мир — это не Космос. Но это и не вполне Хаос. Это — Хаосмос.
Метафору хаосмоса Делёз и Гваттари «склеили» из хаоса, космоса и осмоса. Здесь они вновь обращаются к аналогии из синергетики. И объясняют, что хаос ризомы в потенции содержит космос (как разные возможные порядки). И что мы живем в мире, в котором все время идет текучее взаимопроникновение хаоса и космоса. Оно идет, подобно осмосу — диффузии вещества через полупроницаемую мембрану, благодаря внутренней энергии хаоса и космоса.
При этом — опять-таки ссылаясь на синергетику — Делёз и Гваттари пишут, что самоорганизация в хаосмосе ризомы — это колебания между порядком и хаосом. И что именно в таких переходах «хаос — космос» — происходит рождение новизны.
То же самое касается и общества, заявляют Делёз и Гваттари. Это не структура и порядок, а перемешивающиеся потоки разнонаправленных силовых полей и волн. А значит, субъекта социального действия (его постмодернисты называют «социальной машинерией») — уже нет и не может быть. Потому что хаосмос мира-ризомы неподвластен такой машинерии, лишь он порождает любую новизну.
Единственное, что противостоит миру-ризоме, безгранично открытому для «благого хаосмотического творчества», — это государство. Философия государства, заявляют Делёз и Гваттари, параноидальна вне зависимости от организационных форм. Поскольку пытается навязать ризоматичной реальности свой единственный, как у параноика, и «коренной» (то есть исключающий различия) властный код. С его причинно-следственными основаниями, выдвижением целей, прогнозированием последствий, репрессированием отклонений от целедостижения и так далее.
Все это как ненавистные «параноидальные» порождения философской, научной, культурной матрицы Премодерна и Модерна Делёз и Гваттари с негодованием отвергают. Они неслучайно назвали свой главный труд «Капитализм и шизофрения» и неслучайно сделали одной из его ключевых тем свой шизоанализ.
Они заявляют, что государство модерна выбросило за борт главный источник творчества и новизны — продуктивное бессознательное, которое по своей природе шизофренично, то есть множественно. Именно бессознательное в своей множественности противостоит государственному параноидальному требованию единства и порождает в человеке и мире все различия (шизофрению), творчество и свободу.
Делёз и Гваттари пишут, что шизофреничное бессознательное, которое они называют «машиной желания», — это то, от чего нельзя пытаться освободиться или поставить его под контроль. Такие попытки не просто репрессивны. Они, мол, культурно, социально, философски контрпродуктивны, поскольку уничтожают в единственно существующем ризоматичном мире возможности свободы, творчества и новизны.
Сделаю отступление. И отмечу, что наши «белоленточники» вовсе «не с потолка» раз за разом определяют действия государственной власти во всех сферах как «параноидальные». Правда, они при этом стесняются определять свои действия как шизофренические. А зря.
Что, как не политическую шизофрению, означает их готовность собирать под антивластные знамена одновременно и наиболее радикальных «плюралистических» либералов, и наиболее радикальных «антиплюралистических» националистов, ненавидящих друг друга гораздо больше, чем любую власть? Что, как не такую же шизофрению, отражают непрерывные и неизбывные конфликты в их спешно созданном «координационном совете»?
И это опять-таки не случайно. Напомню, что рекомендации Джина Шарпа по оранжевым революциям ни в коем случае не предполагают какой-либо осмысленной консолидации антивластного протеста. Ведь тогда он, не дай бог, приобретет собственные цели и собственную субъектность и выйдет из-под внешнего разрушающего контроля в какую-нибудь конструктивную проектность!